Дом для Одиссея

— А меня Сергеем зовут. Сергеем Витальевичем. Я ведь завтра утром уезжаю, Алиночка. Жаль. Ну, тебе хоть хорошо со мной было?

— Да, да. Конечно. Все замечательно. Спасибо, спасибо вам, — заторопилась Алина к двери, уже на ходу заправляя рубашку в джинсы. — Всего вам хорошего, прощайте!

Потом, уже в своем закутке за ширмой, она торопливо накапала валокордину в стакан с водой, ходящий ходуном в руках, жадно выпила, без сил прилегла на свою кушетку, закрыв глаза и положив руку на сердце. И улыбнулась сама себе хитренькой улыбкой — ай да Алина, ай да молодец! Какое ж все-таки хлопотное да нервное это дело — детей заводить. А она молодец, так ловко со всем этим справилась.

Потом, по прошествии определенного времени обнаружив, что коварный план все-таки удался, она не удивилась особо. Стало быть, все правильно тогда рассчитала. Значит, так и нужно. И стала тщательно готовиться к грядущему событию, закупая помаленьку необходимые вещи-предметы. На дорогие удовольствия вроде памперсов и всяких подобных штучек особых денег, конечно, не было — велика ли зарплата у вахтерши-то? Но хлопчаткой дешевенькой на пеленки-подгузники запаслась основательно, и одеяльце теплое прикупила, и ползунки-пинеточки всякие. Вообще, продумала она свое будущее безденежное материнство, как ей казалось, очень толково и до мелочей. Все носила, как мышка в норку: разные долгохранящиеся съестные припасы — гречку, манку, сухое молоко, консервы, муку, сахар. И деньжат старалась отложить на черный день побольше, налегала изо всех сил на морковку с капустой да на всякие другие полезные овощи. И счастлива была по-настоящему в этих приятных хлопотах, вслушивалась в саму себя настороженно. Теперь уже не с сердцем вела долгие беседы, а с настоящим, сидящим в ней маленьким человечком — как ему там, внутри, живется, не хочется ли ему чего вкусненького.

В женскую консультацию решила не ходить. Ну их, этих врачей. Знала заранее, что скажут. Нельзя, мол, и все. Сердце не выдержит. А оно-то как раз и поддержало в этот судьбоносный момент — одобрило, видно, ее поступок. И не болело совсем, и дышать давало полной грудью, и даже румянец какой-никакой на щеки выскочил. Все кругом удивлялись только, с чего она так расцвела — и похорошела, и поправилась-округлилась вдруг. Правда, удивляться особо некому было — бабушка-опекунша ее давно померла, а на работе тоже коллег-товарищей — раз-два и обчелся. Ну, соседи еще по дому, которые бабушку помнили. Вот и выходило, что Алина была одна. Совсем. Так до семи месяцев ее беременного состояния никто и не понял. А когда на работе комендантша живот под широкой рубашкой разглядела и, всплеснув по-бабьи руками, погнала срочно в консультацию, поздно было. Врачи тоже, конечно, в ужас пришли, узнав про сердечные ее слабости, и предложили срочно принять меры, то бишь вызвать поскорее какие-то там искусственные роды, но Алина только фигушку им мысленно показала — еще чего! И ушла, поглаживая да поддерживая свой драгоценный живот, подписав какую-то бумагу, в смысл которой особо не вникала — так, ерунда какая-то. Вроде того, что от предложенной помощи она, будучи в здравом уме и твердой памяти, сама отказывается. А когда рожать пришла — сама опять же, — снова руками развели. Все твердили — чудо да чудо. Они еще и не знали, и сама Алина не знала, что настоящее чудо ждет впереди, что родит она себе не одного ребеночка, как заказывала судьбе, а сразу двоих. Сама бы родить не смогла, конечно, сил бы точно не хватило. Врачи кесарево сечение очень удачно сделали и вовремя, главное, — большое им спасибо. Она поначалу испугалась, когда от наркоза отошла, — думала, в глазах двоится от слабости. А когда поняла — обрадовалась, что так вышло. Значит, все правильно. И никакая это не глупая авантюра с собственным здоровьем, как сказала строгая докторша в консультации, а самые настоящие здоровые младенцы-близнецы. Божьи дети. Мальчишки, Борис и Глеб. Теперь уж можно попросить у бабушкиного господа жизни побольше, по полному своему материнскому праву. Детей-то двое! Кроме нее, их никто не поднимет.

Из роддома ее забирала та самая комендантша из дома приезжих, которая первая разглядела выпирающий живот. Хорошая тетка, добрая. Когда Алина в законный декретный отпуск ушла, даже расследование провести затеялась на предмет выяснения того подлеца, который мог бы оказаться отцом Алининых деточек да у кого это хватило совести такую больную да разнесчастную девчонку обрюхатить. Да только потом рукой махнула — разве такое выяснишь. Народу-то с тех пор в подотчетном хозяйстве столько всякого перебывало, что уже никому ничего и не предъявишь. Тем более сама Алинка, видно, того не сильно хочет, раз так долго обо всем помалкивала. Собрав со всего коллектива в день зарплаты небольшую сумму, как говорится, «на зубок», и присовокупив к ней выхлопотанную на комбинате «материальную помощь», она сунула толстенький конвертик в карман Алининого плаща, расцеловала ее троекратно и, утерев быструю слезу, умчалась по своим комендантским делам. А что делать — хозяйство-то хлопотное. Больше чем на два часа и оставить его нельзя без пригляду. Но, убегая, успела Алине сказать, что на работу ее после декрета возьмет обязательно, что бы там ни было. И пусть девочка насчет этого вопроса не волнуется. Главное — чтоб здоровье не подвело.