Дом для Одиссея

— Лиза, ты сейчас зачем пришла? Стыдить меня? Я прошу, не надо, пожалуйста. Мне и без твоих пламенных речей тошно. Я вообще, можно сказать, в полном отчаянии!

Что-то насторожило Лизу в его голосе. Да и вообще, если честно, вроде как и не Лёнин это был голос. Другого мужика какого-то, действительно в жизни отчаявшегося, и не из-за какой-нибудь там богемной глупости вроде одиннадцатого места на конкурсе имени Чайковского, а отчаявшегося по-настоящему, с настоящим страданием да горькой подругой-безысходностью об руку. Ей вдруг стало стыдно. Как накатившая только что острая злость, такой же нестерпимый стыд прошел по ней скорой волной, перехватившей горло в судорожном спазме. С трудом глотнув воздуху, она только спросила очень тихо — шепотом почти:

— А что с ней такое?

Лёня покосился на притихших, сидящих на диване, как два крепких грибочка, мальчишек и произнес тоже тихо, так, что услышала его только Лиза:

— У нее врожденный и серьезный сердечный порок. Операция срочная нужна, да наши медики не берутся. Говорят, раньше надо было делать. А теперь только в Москву надо ехать, в кардиологический центр, там еще могут помочь. У наших какого-то там оборудования нет.

— Так пусть едет! В чем дело-то?

— Ну да, сказать легко. Ты знаешь, каких это денег стоит? У меня таких нет, а у нее тем более. Я хотел ссуду в банке оформить, да надо справки всякие собирать, они еще и залог требуют…

— Господи, так давай я дам!

— Чего дашь?

— Денег! Сколько нужно, говори! Ну?

Лёня моргнул растерянно и уставился на нее долгим, даже немного туповатым взглядом, словно спросила она сейчас у него о чем-то очень сложном и для простого ответа неразрешимом. Потом растерянно улыбнулся и переспросил:

— Ты что, и впрямь хочешь операцию оплатить? А ты не шутишь?

— Господи, разве этим шутят? Ну, ты даешь. Я понимаю, что ты меня всегда за бабу очень циничную держал и где-то даже и прав был, может, но сейчас просто не тот случай.

— Ну да, ну да, — продолжая так же виновато и растерянно улыбаться, быстро и благодарно закивал он головой и сразу стал похож на неприкаянного китайского болванчика, с которым Лиза любила играть в детстве. Тронешь слегка за голову, а он кивает и улыбается, кивает и улыбается. Да, совсем другим стал здесь ее Лёня. Она его таким жалким и не знала никогда. Но чего уж греха таить, вся эта теперешняя его жалкость — и Лиза понимала это распрекрасно — очень на самом деле дорогого стоила. А вот интересно, если б она вдруг заболела чем-нибудь серьезным, стал бы он так убиваться по этому поводу? Или нет? Скорее всего, нет. Потому что такие, как она, в поддержке не нуждаются. Такие, как она, сами находят для себя средства для решения проблем. Потому что они сами эти средства зарабатывают. Вернее, имеют здоровую возможность их заработать.

— В общем, ты завтра узнай, куда и сколько надо перечислить, и сразу позвони мне. Я все тут же сделаю. И пусть она едет на свою операцию.

— Лиза… Ты… Спасибо тебе, конечно.

— Да ладно! — махнула она в его сторону, поморщившись. — Чего я, зверюга подколодная, что ли? Мог бы и сам догадаться попросить, а не ждать, когда я сюда вломлюсь.

— Спасибо, спасибо, Лиза. Я и не предполагал, что ты так вот можешь.

— Да ты вообще меня не знал. Вернее, не захотел узнать. Взял и комплексанул сдуру — игрушка он, видишь ли. Вот и Алину сам себе выдумал.

— Я ее не выдумал. Она есть. Она существует. И ей действительно сейчас нужна моя помощь. А теперь выходит, что и твоя тоже.

— Ладно, пойду я. Буду ждать завтра твоего звонка. Я так поняла, что чем быстрее она в Москву попадет, тем лучше. До связи.

— Погоди, я тебя провожу! Темно уже, а там на лестнице лампочки нет…

В следующий момент Лиза и сама не поняла, что случилось. Только они двинулись в прихожую, как маленькая квартирка огласилась таким диким ревом-воем спрыгнувших с дивана и бросившихся к Лёне мальчишек, что у нее тут же сердце провалилось куда-то в желудок и никак не хотело возвращаться на свое законное место. Потому что смотреть, как маленькие цепкие лапки-ладошки судорожно впиваются в его руки, как в плаче мелко-мелко дрожат-трясутся детские губы, не выдержит ни одно сердце, даже самое что ни на есть цинично-адвокатское. Так теперь и будет оно, бедное, прятаться от всего этого в желудке, наверное. И еще — она вдруг увидела себя глазами этих мальчишек: пришла вся такая красивая, ухоженная, хорошо одетая, сытая, злая тетя и пытается увести от них Лёню. Их Лёню: няньку, опору, на сегодняшний день единственную связь с умирающей в больнице матерью.