Благополучная семья, деньги, надежда на будущее – Гражданская война...
Таня Гроттер, Гробыня, Ванька Валялкин, Гуня Гломов, Ягун и Шурасик...
— Вот я и говорю, Лизаветушка, — не серчай на меня, что я тебя в трудности бросила. Ну как я могла Настену не похоронить, сама посуди? И прощения у нее попросить надо было…
— За что? За что прощения-то? — тихо возмутилась Лиза, огорошенная рассказом. — Это ведь ты ее, получается, спасла тогда!
— Ну как это «за что»? За то, что плохой матерью Сашке оказалась, наверное. Может, любила его как-то неправильно, не по материнским каким законам. Стараться-то старалась, да, видно, от дурака в хорошем деле толку нету.
— А Настена твоя что? Она-то потом как к Сашке относилась?
— Да никак, в общем. Как тетка к племяннику. Вроде и есть он, а вроде и нет.
— Ничего себе.
— А как ты хочешь? Он же мой, получилось, сын-то. А Настена потом замуж вышла да еще себе троих детей нарожала. Мужик у нее попивал сильно, скандалила с ним. Не до нас ей было. Я когда с ним в деревню по праздникам наезжала, она даже шарахалась от него, боялась будто. А он, Сашка, чуял это всегда и обижался. Ой, чуял! И злился на них на всех и братьев своих двоюродных, то бишь по матери родных, лупасил смертным боем. Настена все время прибегала ко мне на него жаловаться. Залетит, бывало, во двор и орет на всю деревню: «Татьяна! Твой байстрюк опять моих детей чуть не покалечил! Уйми ты его, окаянного! И в кого он у тебя такой бандюгой растет!»
— Ничего себе… Вот тебе и материнская привязка, — тихо пробормотала под нос Лиза, задумавшись. — А ты ему про мать настоящую скажешь, Тань?
— Да нет. Зачем? Будет потом еще и на покойницу злиться. Уж лучше одна свой крест до конца донесу, раз такая ошибка у нас получилась.
— Так, значит, грех, говоришь… Странно…
— Ну да. Чего тут странного-то? Говорю ж тебе, Лизавета, нельзя от родной матери ребенка забирать. Вот если б не удумали мы тогда с Настеной со страху все это дело, может, по-другому бы все повернулось. Может, и полюбила бы она своего сына, куда б делась. А так — грех, сплошной грех. Вот меня теперь бог и наказывает Сашкиной ненавистью…
— Тебя послушать, так все перед ним виноваты! А ты так и больше всего!
— Ну да. Правильно. Я таки больше всего, — грустно и совсем уж безысходно подтвердила Татьяна и замолчала, поджав губы горестной скобочкой.
— Слушай, а он же теперь совершеннолетний! Может, мы его в Америку к этим, которые его усыновить хотели, отправим? А что? Они ж хотели! Теперь ему никакого официального усыновления для выезда и не требуется. Пусть делают приглашение — и вперед. Я даже денег дам на дорогу…
— Ага, разбежалась! — взглянула на нее насмешливо Татьяна. — Вспомнила баба, як дивкой була. Да он сам, как только ему восемнадцать исполнилось, туда им письмо написал да к ним жить попросился! И денег бы я ему сама нашла! Да только не тут-то было, Лизаветушка.
— А что такое?
— А то! Знаешь, какой ему ответ от той американской бабы пришел, которая его усыновить хотела? Он мне это письмо сюда приносил, я читала. Вот, говорит, мать, не уехал я тогда к ним, а теперь, получается, и не к кому ехать-то! Опять меня кругом обвиноватил.
— А что, что в том письме было, Тань?
— Ну, что было? Обычное дело. Извини, мол, пишет, дорогой Алекс, нашей семьи больше нет, и приезжать тебе как есть сейчас больше некуда. Оказался, мол, мой драгоценный муж сволочью несусветной, то бишь этим… Как его… Ну, которые — тьфу, гадость какая! — не знаю, как они правильно называются… Которые не баб, а мужиков только любят.
— А! Вон в чем дело. Ну, понятно. Значит, права я тогда была, в суде. Правильно мы им в усыновлении отказали. Представляешь, что с твоим Сашкой вообще могло случиться? А может, и неправильно. Не знаю, у каждого свой, говорят, выбор… Грустно все это, Тань…
— Да не то слово, Лизаветушка. Получается, что на сей день только ты моя отрада и есть. Жаль ты моя, хозяюшка разлюбая.
— Да ну тебя, запричитала опять! Лучше пойдем завтрак какой-нибудь сообразим, а то скоро близнецы проснутся! И чтоб про овсянку ни слова больше! Поняла? А кофе я сейчас быстренько выпью, пока они спят.
— Ой, а как вы тут хоть жили-то без меня? Оголодали поди совсем? Беспорядок развели? Сейчас проверю! Если что не так — по затылку схлопочешь, — резво кинулась на кухню Татьяна, будто соскучилась по рабочему и любимому месту. Оглядев вокруг себя кухонное хозяйство, чуть покачала головой. Лиза так и не поняла — то ли поругала она ее этим жестом, то ли похвалила. Потом, резко повернувшись к ней лицом, спросила, будто иглой проткнула: — Ну а прынц-то длинноволосый твой как? Объявился, нет? Иль думает, свалил на бабу детей и ладно? Пусть она тут с ними как хошь управляется?