Сразу после сотворения мира

Она сделала паузу и покосилась на Плетнева, но безрезультатно.

– Вот здесь признание Любови Кашириной, написанное моей рукой и подписанное ею, а здесь описание кражи из моего дома и имена свидетелей, в присутствии которых было совершено преступление. Собственноручно мною подписанное, а вот здесь подпись преступницы Кашириной.

Плетнев молчал.

– Я даю ей шанс встать на путь исправления в человеческом обществе без отрыва от сына и изоляции в воспитательном заведении. После выплаты долга она получит эту расписку и сможет уничтожить ее в любой момент времени. Все же наличие у нее малолетнего ребенка, находящегося на иждивении, диктует мне свои условия как матери и бабушке. С другой стороны, мое положение таково, что я не могу просто так пройти мимо безнравственности и вопиющего, вопиющего нарушения закона о частной собственности.

Сверху заиграла музыка, Плетнев узнал группу «Линкин парк» и удивился, что Маратик такой знаток и меломан. С первого взгляда ему показалось, что единственное, на что он способен, – это грезить о певице Максим.

– Подпишите документ, – совершенно изменив тон, сказала Тереза Васильевна грубо. – При вас же дело было!

…А к Любе, видимо, все-таки придется идти.

Нет, к ней совершенно точно придется идти и взять с собой Элли, потому что с незнакомым человеком эта самая Люба не будет откровенничать.

Нет, совершенно точно придется взять!..

Все… не просто так, это настоящее «дело», а Алексей Александрович считал себя прежде всего деловым человеком.

От этой мысли он пришел в прекрасное настроение. Было плохое, стало превосходное.

Настолько превосходное, что он сразу отвлекся, соображая, как они с Элли пойдут к этой самой Любе и дорогой поговорят о чем-нибудь хорошем, о дедушке Лордкипанидзе, знатоке русского языка, о речке, велосипедах, медведях и гадюках, но тут Тереза Васильевна по прозвищу «газпром» постучала ладонью по столу.

Так у них в школе стучала учительница русского языка, призывая класс к порядку.

– Вы должны подписать, – сказала она с нажимом. – Это ваш гражданский долг. Кража имущества – подсудное дело, которое должно идти законным порядком. Евгения, наша соседка, которая тоже присутствовала, уже подписала, и я, и моя дочь Регина, очередь за вами в плане совершения правосудия.

Плетнев вздохнул, поднялся из кресла, взял со стола исписанный с обеих сторон листок бумаги, разорвал раз, – Тереза Васильевна ахнула и прижала к щекам растопыренные пальцы, – потом еще раз, потом еще несколько раз и сунул обрывки в задний карман джинсов.

Пояснять что-либо Терезе Васильевне он счел совершенно излишним, поэтому просто пошел к двери.

– Стой! – страшным голосом приказала хозяйка. – Не уйдешь!..

Плетнев толкнул дверь, сбежал с крыльца и глянул на тучу, которая была уже совсем близко.

– Это тебе так не пройдет! Ты меня еще вспомнишь, уголовная твоя морда! Будешь знать, как с порядочными людьми себя вести!.. Все дело мне испортил, паразит!.. Стой, кому говорю!.. Ты думаешь, на тебя управы не найдется! Да ты не знаешь, с кем связался! Кому сказала, стой!

Плетнев уселся на велосипед.

– Я этого так не оставлю, слышишь, поганец?! Я таких людей подключу, что тебе на всю жизнь наука будет!..

…Я подключу, я так не оставлю – это все Плетнев много раз слышал от своей тещи, образца сдержанности, умницы и красавицы.

Язви твою душу!..

– Кем вы трудитесь в Газпроме? – спросил он таким тоном, каким спрашивал на совещаниях у проштрафившихся заместителей, почему тендер на госзаказ ушел из-под носа, и этот его тон означал только одно – скорый конец света. – Кем, Тереза Васильевна? Ну? Вы ответственная уборщица? Или главная лифтерша?

Он точно знал, что не ответить ему нельзя. Она не могла с ним тягаться.

– Я… старшая по этажу, – пролепетала ответственная работница. – Поливаю цветы, проверяю ковры… рамы…

– Достаточно, – перебил Плетнев. – Будьте здоровы.

Он заехал на свой участок, когда дождь уже начался потихоньку, примериваясь, как будто пробуя силы, и как только Алексей Александрович втащил велосипед на террасу, ливанул отвесной стеной. По железной крыше загрохотало, зашумело, полилось из водосточных труб, и весь участок до ближайшего куста, объеденного козой, моментально исчез, пропал из глаз.

Сверкнула молния, и в белом неоновом свете на мгновение появились дальние березы, черная трава и качалка с забытым пледом, и опять все пропало за дождем.