Танцующая на волнах

– Володя, успокойся, возьми себя в руки. Мы бы могли, конечно, поехать сейчас туда, но сам подумай…

– Да нет, я понимаю…

– Послушай меня. Нервы твои, конечно, на пределе, но нельзя же так раскисать! Если тебе так плохо… вон, на лбу выступила испарина, то лучше нам вернуться домой. Выпьешь что-нибудь успокоительное и ляжешь спать…

– Нет. Я все равно не усну… Может, мы все-таки поедем к Смушкину? Тебя-то он не знает… Ты выйдешь из машины и понаблюдаешь хотя бы за домом. Если Смушкина арестуют, если вдруг окажется, что он действительно убил Шостака (хотя непонятно, зачем ему убивать своего лучшего друга, личного врача, безобиднейшего человека?!), то непременно освободят всех тех, кто заперт в его доме. Если же ничего такого не будет и милиция никак не отреагирует на мой звонок (могу себе представить, сколько подобных звонков бывает по Москве, сколько больных людей звонят, рассказывают о несуществующих преступлениях и отвлекают от настоящей работы!), то ты тем более сможешь спокойно погулять перед домом Семена…

– Может, прикажешь еще и познакомиться с ним?

– А почему бы и нет? Если увидишь его в саду, спросишь, не продаются ли поблизости дома или что-нибудь в этом роде… А я подожду тебя в лесу…

– В том самом лесу?.. – Маше стало как-то не по себе. – Там, где произошла дуэль?

Телефонный звонок удивил ее. Звонил не ее телефон, а Женин. Судорожным движением руки Маша схватила аппарат.

– Слушаю…

– Вы – Женя? – услышала она низкий мужской голос.

– Да… – пролепетала она. – А вы кто?

– А я Дмитрий, друг Саши. Вы не знаете, где он?

Глава 18

…Звонок, раздавшийся внизу, в холле, эхом прокатился по всему дому. Семен поспешил к стеклянным дверям, в душе радуясь тому, что к нему снова решил заглянуть тот симпатичный русский, с которым он познакомился в день своего приезда в Гренобль. То, что это именно он, Роман Григорьевич Ария, Семен не сомневался – больше во всем городе никому не было до него дела. Семен догадывался, что Роман, так же, как и он, скрывался от кого-то в Гренобле, а потому они, словно чувствуя похожесть своих ситуаций, старались не задавать друг другу лишних вопросов, а просто мирно беседовали, пили, а иногда душевно ужинали вместе. Конечно, прорывались откровения то у Романа (он начинал рассказывать о том, что оставил в России жену и сына и теперь не представляет себе, как вернуться к ним, чтобы его не прибили), то у Семена – он говорил, что к нему должна приехать молодая жена, которую он ждет с нетерпением, и что она раскрасавица… Разве что они не показывали фотографии своих близких друг другу. Видимо, какой-то процент здравомыслия у обоих еще оставался, поэтому и не раскрывались полностью. Роман снимал дом на окраине города, но практически все свое время проводил в кафешках, заводил какие-то совершенно ненужные знакомства, пытался даже устроиться трубачом в один ресторан. Однако Семен ни разу не видел, чтобы он держал в руках трубу или хотя бы футляр от нее. Однажды Семен, чувствуя, как мается бедолага-соотечественник от одиночества, не зная, куда деть себя от скуки, пригласил его к себе в гости. Женщина, которую Семен нанял в кухарки и уборщицы, приготовила им ужин и оставила вдвоем. «Послушай, все в городе подумают, что мы педрилы какие, – шутил Роман, опрокидывая в себя рюмку водки и закусывая маринованным огурцом, – а ведь мы нормальные русские мужики, скажи, Семен? И баб любим…» Иногда он бывал навязчив, и тогда Семен ругал себя за то, что вообще связался с ним. Он ему кого-то напоминал, Семен сколько раз внимательно рассматривал его лицо, чтобы отыскать там знакомые черты, но потом понимал, что он просто похож на всех тех русских евреев, с которыми его сталкивала в России жизнь и которые, видимо, просто чем-то очень похожи друг на друга.

На этот раз приятели напились до неприличия. Семен даже выпроводил, не дав войти в дом, кухарку Жанну, чтобы расслабиться без свидетелей. Они сидели, развалясь на большом кожаном желтом диване, пили, курили, и каждый говорил о чем-то своем. Роман – о том, что сто лет не видел сына и что, когда увидит его на улице, скорее всего, не узнает, так он вырос. Семен же вдруг сказал, что сегодня ночью наконец-то приезжает его жена, Елена. «У нее был грипп, поэтому она не смогла приехать раньше…» – говорил он заплетающимся языком, явственно, как никогда, представляя себе стоящую на пороге дома Лену в светлом плаще и почему-то с красным чемоданом в руке. Он верил и не верил в возможность материализации мысли, но он так жаждал этой встречи, что ему доставляло удовольствие просто говорить об этом, произносить ее имя и все те слова, которые окружали ее как порхающие бабочки. Глядя на сидящего рядом на диване Романа, он вдруг подумал о том, что его гость мешает ему упиваться теми фантазиями, что питали его слабую надежду на приезд в Гренобль Лены. Откуда-то накатило чувство неприязни к человеку, так навязчиво ему кого-то напоминавшего. Он уже где-то видел и эти крупные, навыкате глаза, похожие на чернослив, и набрякшие веки, и полные губы…