Игра Джералда

– Я вообще не имела представления, что у него больное сердце! – сказала я. – По всей видимости, и страховая компания этого тоже не знала. Если бы знала, они вряд ли выписали бы ему такой полис, ведь так?

– Страховые компании застрахуют любого человека, который будет платить взносы. – ответил он. – А агенты не видели, как он дымит целый день и хлещет виски. Это видела ты. Поэтому, с точки зрения полиции, ты должна была бы знать, что он сердечник, который может откинуть копыта при любом подходящем случае. И полиция могла бы рассуждать так: «Предположим, она пригласила любовника в загородный дом на озере и не сказала об этом мужу. И этот мужик выскочил в условленный момент, совершенно не подходящий для сердечника. Тот и отдал Богу душу». Если бы они нашли подтверждение этому, ты оказалась бы в трудном положении. Джесси. Потому что при определенных обстоятельствах такие появления могут рассматриваться в качестве посягательства на жизнь. И тот факт, что пил провела два дня в наручниках и вынуждена была спустить кожу, чтобы вырваться из них, естественно, является сильным аргументом против идеи сообщника, но, с другой стороны, сама идея наручников делает сообщника вполне возможным для.., ну, скажем, для определенного типа полицейского сознания.

Я уставилась на него, пораженная; я чувствовала себя, как человек, который только что понял, что он находится на краю пропасти. До этого разговора с Брендоном мысль, что полиция может обвинить меня в убийстве Джералда, как-то не приходила мне в голову.

Брендон добавил – Теперь ты понимаешь, почему не следует упоминать об этом незнакомце в доме?

– Конечно, – сказала, я. – Не надо будить собак, да?

Как только я произнесла это, я снова представила того пса, который тащит тело Джералда за руку по полу: я видела лоскут кожи, торчащий из его пасти. Кстати, они обнаружили, беднягу через пару дней: он нашел убежище под сараем у Лаглэнов, усадьба которых расположена за полмили от нас. Там был еще приличный кусок Джералда – пес, видимо, заглядывал в дом и после того, как я его отпугнула огнями машины и сигналом. Они убили его как бродячую собаку. На нем нашли бронзовый кулон, только без регистрационного номера, по которому можно было бы найти владельца и вернуть ему пса; между прочим, его кличка – Принц. Ты представляешь себе – Принц! Я даже пожалела беднягу, когда констебль Тигартен сообщил мне, что пса пристрелили. Я не винила его за то, что он сделал: бедный пес был в еще худшем положении, чем я.

Но это отступление, а я рассказывала тебе о моем разговоре с Брендоном по поводу незнакомца в доме. Он согласился насчет того, что не надо будить собак. Я же согласилась молчать, но была рада поделиться этим хоть с одним человеком – это огромное облегчение.

– Но телефон? – спросила я. – Когда я вырвалась из наручников и попробовала позвонить, он не работал. И я тогда поняла, что тут кто-то был и именно он перерезал телефонный провод. Поэтому я взяла ноги в руки и кинулась к машине. Ты не представляешь себе, какой это страх, Брендон, осознать, что ты одна среди леса с таким вот незваным гостем.

Он улыбнулся. Однако, боюсь, это была уже снисходительная улыбка. Так улыбаются мужчины, когда хотят скрыть мысль о том, как глупы, в сущности, женщины и как нелепо верить их рассказам.

– Ты пришла к выводу, что линия отключена, после того как проверила один аппарат, а именно – в спальне. Верно?

Я кивнула – отчасти потому, что так мне казалось проще, но в основном потому, что бессмысленно что-то объяснять мужчине, когда он уверен в своей правоте. Поэтому в данный момент я хотела только одного: чтобы наш разговор скорее закончился.

– Он был выключен из розетки, вот и все, – сказал Брендон. У него был вид дедушки, который объясняет внуку, что чудовища под кроватью не может быть, хотя иногда кажется, что оно там живет. – Джералд просто вытащил вилку телефона из розетки. Наверное, он не хотел, чтобы нарушили его отдых – не говоря уже о маленькой любовной затее с наручниками; то же самое он сделал со вторым аппаратом, однако аппарат на кухне был включен и прекрасно работал. Это записано в полицейском акте.

И тут я поняла. Рут. Я осознала вдруг, что все они – мужики, которые вели расследование этой трагедии на озере, – приняли определенные гипотезы о том, что и почему я делала. Большинство этих идей работало на меня, и это упрощало дело, но было что-то нелепое и раздражающее в том, что эти люди делали выводы не по моим показаниям или по установленным фактам, а исходя из того, что я женщина, а женщины ведут себя вполне предсказуемым образом. И с этой точки зрения, нет никакой разницы между Брендоном Майлероном в роскошной тройке и констеблем Тигартеном в протертых джинсах и красной куртке. В том, что касается женщин, все мужчины. Рут, одинаковы. Многие из них научились говорить правильные слова в соответствующей ситуации, но не более того.