Игра Джералда

Однако если я поверю в это, вся моя жизнь будет разрушена. Голоса снова явятся – и не только твой или Норы, но и матери, отца, сестры, брата, детей, с которыми я училась в школе, и Бог знает кого еще! И моя жизнь снова превратится в кошмар.

Я не смогла бы выдержать это. Рут, поскольку за три-четыре месяца, которые прошли с тех дней на озере, я вспомнила слишком многое, что обычно подавляла в себе. Вот одно из воспоминаний: в те два года, которые прошли между днем затмения и днем рождения моего брата, я слышала эти голоса почти все время. Возможно, глупая шутка Уилла послужила неким сильным терапевтическим средством. Конечно, не сама шутка, а то, как я отреагировала на нее, когда ударила Уилла в лицо… Но сейчас речь не о том. Ведь я провела два года с этой кошмарной многоголосицей в моей голове, с десятками голосов, которые выносили приговор каждому моему шагу и мысли. Были среди них голоса понимающие и вопросительные, но большинство – завистливые, злобные и трусливые. Они полагали, что Джесси вполне достойна случающихся с ней бед и должна платить вдвое за каждую удачу. Два года я мучилась с этими голосами. Рут, а потом, после случая с Уиллом, они замолкли разом.

Как могло такое случиться? Не знаю, но мне стало гораздо лучше. И я поняла, что если позволю милому, доброму Брендону убедить меня, то закончу свои дни в дурдоме на бульваре шизофреников. И на этот раз рядом не будет братика, чтобы провести сеанс шоковой терапии; на этот раз я должна сделать все сама, как сама вырвалась из проклятых джералдовых наручников.

Брендон наблюдал за мной, пытаясь понять, как я приняла его слова. Но он не смог ничего прочесть на моем лице и снова повторил ту же мысль несколько иначе:

– Ты должна помнить, что, как бы все это ни выглядело, ты можешь ошибаться. И думаю, тебе следует привыкнуть к тому факту, что, так или иначе, ты никогда не узнаешь правду наверняка.

– Я так не думаю.

Он поднял брови.

– Есть прекрасный шанс выяснить все наверняка. И ты мне поможешь, Брендон.

Он снова стал натягивать на лицо ту самую снисходительную улыбку, которая свидетельствует об убеждении мужчины в глупости женщин.

– Да? Как же я могу это сделать. Джесси?

– Показать мне Жобера живьем.

– О нет. – сказал он. – Это, к сожалению, то, чего я не хочу и не могу сделать, Джесси.

Я избавлю тебя от пересказа целого часа пререканий, но в конце концов мне оказалось достаточно просто заплакать. Конечно, как аргумент это слабовато, но это еще один знак ненормальности отношений между мужчинами и женщинами; он не верил, что я говорю серьезно, пока я не заревела.

После этого он сел к телефону и сделал несколько звонков, а потом сообщил мне, что завтра Жобера должны доставить в Камберлейнский окружной суд для дачи показаний по нескольким второстепенным обвинениям – в основном в воровстве. Если я действительно хочу этого – и если у меня есть шляпа с вуалью, – он меня может туда проводить.

Я сразу же согласилась, и, хотя на лице Брендона было написано глубокое сомнение в правильности своего поступка, он сдержал слово".

Джесси снова остановилась и, глядя на экран, видела вчерашний день, в то время как сегодняшний снег еще громоздился холодными тучами в сером небе; видела голубые отсветы фар брендоновского «бимера» на дороге… Курсор продолжил свой бег:

«Мы прибыли на заседание суда несколько позже, потому что долго тащились за трейлером. Брендон был спокоен, и, я предполагаю, он рассчитывал, что мы опоздаем и Жобера уже вернут в камеру отделения строгого режима. Однако коп у двери зала заседаний сообщил, что слушание продолжается, хотя уже подходит к концу. Брендон открыл дверь и пропустил меня вперед, сказав на ухо: „Опусти вуаль, Джесси, и сиди тихо“. Я опустила вуаль. Брендон взял меня под руку и провел в зал».

Джесси остановилась, глядя в окно на сгущающиеся сумерки невидящими глазами. Она вспоминала.

Глава 38

Зал заседаний освещен лампами в круглых колпаках, которые Джесси ассоциирует с детством, и там стоит легкий гул, как в школьном читальном зале в конце зимнего дня. Она идет к скамье и ощущает руку Брендона на своем локте и сетку вуали, касающуюся щек. Эти два ощущения заставляют ее чувствовать себя Христовой невестой.

Два адвоката стоят перед столом судьи. Они заняты какими-то техническими переговорами. Джесси смотрит на них как на живую иллюстрацию к роману Диккенса. Пристав стоит слева, около американского флага. Рядом сидит стенографистка: она ожидает окончания юридического спора. А за заграждением, где находится подсудимый, видна странная, невозможно длинная фигура в оранжевой тюремной робе. Подле нее человек в тройке – наверняка его адвокат. Человек в оранжевой робе склонился над листом бумаги: очевидно, он что-то пишет.