Море-океан

Над этой своей Энциклопедией пределов и пр. Бартльбум продолжал работать до последних дней. В какой-то момент он принялся ее переписывать.

Наука, говорил он, движется вперед семимильными шагами, поэтому все время нужно что-то обновлять, уточнять, поправлять, подчищать. Его вдохновляла мысль, что Энциклопедия пределов в конце концов станет книгой без конца.

Бесконечной книгой. Сущая нелепица, если вдуматься. Он и сам над этим посмеивался. А потом взахлеб пускался в новые рассуждения. Другой бы извелся весь. А ему хоть бы что. Такой он был человек. Легкий.

И умер он наособицу. Ну, вы понимаете. Без лишних сцен. Вполголоса.

Как-то раз Бартльбум неожиданно слег. Через неделю все было кончено. Мы и не поняли даже, мучился он перед смертью или нет. Я, конечно, спрашивал, да разве он скажет. Бартльбум не хотел расстраивать нас по таким пустякам. Не любил никого обременять. Лишь однажды он попросил меня повесить напротив кровати картину его друга-художника. Кстати сказать, это было нечто — собрание работ Плассона. Почти все сплошь белые. Хотите верьте, хотите нет.

Но Бартльбум очень дорожил своим собранием. Вот и та картина, которую я тогда повесил, была попросту белой, целиком. Бартльбум выбрал ее среди прочих работ, и я приладил картину так, чтобы он видел ее с кровати.

Клянусь, просто белое пятно. Однако он смотрел на картину не отрываясь: и так поглядит, и эдак.

— Море… — говорил он чуть слышно.

Умер Бартльбум под утро. Закрыл глаза и больше не открывал. Легко.

Даже не знаю. Бывает, умрет человек, а утраты, при всем моем уважении, никакой. Но когда уходят такие, как он, это чувствуется сразу. Как будто весь мир становится день ото дня тяжелее. Очень может быть, что наша планета, со всем, что на ней есть, держится на весу исключительно благодаря множеству бартльбумов, которые и не дают ей ухнуть вниз. С легкостью, на которую способны только они. И безо всякого там геройства. Просто на них все и держится. Такие это люди. Бартльбум был таким. Таким, что средь бела дня мог подойти к тебе на улице, взять под руку и таинственно проговорить:

«Однажды я видел ангелов. Они стояли на берегу моря».

При том, что в Бога он не верил: как-никак ученый. Ко всем этим церковным штучкам его особо не тянуло, доложу я вам. Зато ангелов он видел.

И нашептывал тебе об этом. Подходил вот так, средь бела дня на улице, брал под руку и с восхищением шептал: «Однажды я видел ангелов».

Ну как такого не любить?

6. САВИНЬИ

— Стало быть, покидаете нас, доктор Савиньи…

— Да, сударь.

— Все-таки решили вернуться во Францию.

— Да.

— Не будет вам покоя… Тут же налетят газетчики, сбегутся политики, станут допытываться… Сейчас на уцелевших с этого плота началась самая настоящая охота.

— Мне говорили.

— Об этом трубят на каждом углу. Что вы хотите, когда в дело вмешивается политика…

— Вот увидите, рано или поздно про это забудут.

— Не сомневаюсь, дражайший Савиньи. Извольте получить ваши посадочные документы.

— Премного вам благодарен, капитан.

— Пустое.

— Не скажите, вашему врачу я обязан жизнью… Он сотворил чудо.

— Не будем о чудесах, Савиньи, их и без того хоть отбавляй. В добрый путь. Удачи вам.

— Спасибо, капитан… Да, вот еще что…

— Слушаю вас.

— Этот… этот рулевой… Томас… Говорят, он сбежал из больницы…

— Темная история. Разумеется, здесь бы такого не случилось. Но там, в простой больнице, можете себе представить…

— О нем больше не было вестей?

— Пока нет. В таком состоянии он не мог далеко уйти. Скорее всего, загнулся где-нибудь…

— Загнулся?

— А вы как думали, этакий молодчик… Простите, наверное, он был вашим другом?

— Это будет нетрудно, Савиньи. Вам нужно лишь повторить то, что вы написали в своих мемуарах. Кстати, а вы, поди, зашибли на этом порядочную деньгу, признайтесь? В салонах прямо-таки зачитываются вашей книженцией…

— Я спросил, обязательно ли мне являться в зал суда.

— Ну, не то чтобы обязательно, просто сам этот процесс до того раздули… на него смотрит вся страна, работать как следует невозможно…

Все строго по закону, черт знает что…

— Там будет и Шомаре…

— Еще бы ему не быть… Решил защищаться сам… Только у него ни малейшего шанса, ноль, народ хочет его головы — и получит ее.

— Виноват не он один.

— Какая разница, Савиньи. Он был капитаном. Он посадил «Альянс» в эту лужу, он дал команду оставить судно, и в довершение всего он бросил вас в этом плавучем аду…