Буря столетия

Паром пыхтит через пролив. На кормовой палубе стоят автомобили, и среди них машина Майка. Сам Майк стоит один у релинга, подняв лицо, и океанский бриз сдувает его волосы на затылок. Он почти умиротворен.

Голос Майка за кадром.

– Это было девять лет назад. Я заправил машину и уехал паромом в 11.10. И никогда не возвращался.

И снова офис адвоката.

Разговор Молли с юристом окончен. Часы на стене показывают 11.55. Молли стоит у стола адвоката, выписывая чек. Адвокат смотрит на нее с тревогой, зная, что она еще раз потерпела поражение, а остров победил. Тайна – какова бы она ни была – осталась тайной.

И никто из них двоих не видит проплывающий на пароме автомобиль Майка.

– Я не думал, куда я еду, – говорит голос Майка. – Сперва я просто ехал куда глаза глядят.

Майк едет в машине, сквозь ветровое стекло виден закат. Майк надел темные очки, и в каждом из стекол отражается заходящее солнце.

– И единственное, о чем я думал – каждый вечер надевать солнечные очки, – говорит голос Майка. – И с каждой милей на спидометре становился на милю дальше Литтл-Толл-Айленд.

Среднеамериканская пустыня в полдень. Тянется двухполосная дорога по краю кадра. Появляется быстро идущий белый автомобиль, и камера следует за ним.

– Развод прошел без претензий, – слышится голос Майка. – Молли получила банковские счета, страховки, магазин, дом и клочок земли, который был у нас в Вэнсборо. Мне достались «тойота» и душевный мир… То, что от него осталось.

Мост Золотых Ворот. Сумерки.

– Я доехал досюда, – продолжает голос. – Снова к воде. Ирония судьбы, что ли? Но на Тихом океане по-другому. Нет в нем того жесткого блеска, когда дни начинают клониться к зиме. – Пауза. – И тех воспоминаний тоже нет.

Небоскреб на Монтгомери-стрит в Сан-Франциско.

Выходит Майк – постаревший Майк, с сединой на висках и морщинами – но этот человек выглядит так, будто заключил мир с миром. Или сам нашел себе мир. Он одет в костюм (не официальный, без галстука), в руке у него кейс. Майк и его спутник идут к стоящему у тротуара седану. Садятся в машину, и она выезжает в поток, обогнув вагон фуникулера. Голос Майка рассказывает:

– Я снова пошел учиться. Получил диплом по правоохранительным дисциплинам и диплом по бухгалтерскому учету. Подумал было еще получить диплом юриста… но передумал. Начал с лавочки на острове у побережья штата Мэн и кончил маршалом федерального суда. Ничего себе?

Мы видим лицо Майка через окно машины. За рулем его напарник, Майк сидит рядом, и глаза его не здесь. Он едет по долгой дороге памяти. Мы слышим его голос:

– Иногда остров кажется мне очень далеким, и Андре Линож – всего лишь давним дурным сном. Иногда… когда я ночью просыпаюсь и стараюсь удержаться от крика… он совсем рядом. И, как я говорил в начале, я держу связь.

Похоронная процессия идет по кладбищу к свежевырытой могиле, неся на плечах гроб (мы это видим со среднего расстояния). Мимо шуршат цветным водопадом осенние листья.

– Мелинда Хэтчер умерла в октябре девяностого, – говорит голос Майка. – В местной газете сказали, что от сердечного приступа, – Урсула Годсо прислала мне вырезку. Я не знаю, было ли за этим еще что-нибудь. Тридцать пять – слишком молодой возраст, чтобы отказал мотор, но – бывает. А то как же.

Методистская церковь Литтл-Толл-Айленда. Приветственные руки с цветами вдоль ведущей к двери дорожки. Доносятся звуки органа, играющего свадебный марш. Распахиваются двери, и Молли выходит из них, сияющая, веселая, в свадебном платье. Морщины остались на ее лице, но седых волос не видно. Рядом с ней, в визитке, обнимая ее за талию – Хэтч. И он так же счастлив, как и она. За ними, держа в одной руке букет, а в другой – шлейф Молли, идет Пиппа – подросшая и с красивыми длинными волосами. Давно прошли те дни, когда она могла застрять головой между столбиками перил. Народ идет за ними, бросая рис. Среди толпы, улыбаясь, как гордый папаша, – преподобный Боб Риггинс.

– Молли и Хэтч поженились в мае девяносто третьего, – говорит голос Майка. – Урсула послала мне и эту вырезку. Как я слышал, они отлично ладят друг с другом… и с Пиппой. И я рад. Желаю им всем троим всяческого счастья. От всей души.

Запущенная комната. Ночь.

– Не всем на Литтл-Толл-Айленде так повезло, – слышен голос Майка.

Мы вместе с камерой оглядываем комнату, смятую, неубранную постель, которой будто тоже снились дурные сны. Дверь в ванную приоткрыта, и мы проходим туда.