Мареновая роза

Анна вздохнула.

– В субботу днем соберется кружок поминовения – мы рассядемся на складных стульях, как пьяницы на заседании общества «Анонимные алкоголики», и будем говорить о нем по очереди. Во всяком случае, я думаю, что все сведется к разговорам.

– Выглядит довольно необычно и мило.

– Вам так кажется? – спросила Анна. Рози представила, как ее собеседница удивленно вскинула брови в своей высокомерной манере и стала еще больше похожа на Мод. – Мне все это представляется довольно глупым мероприятием, но, возможно, вы правы. Как бы там ни было, некоторое время пикник обойдется без моего присутствия, но я приеду позже, покинув кружок без особого сожаления. Хотя, конечно же, несчастные женщины нашего города потеряли в его лице настоящего друга, а это большая утрата.

– Если его убил Норман...

– Ну вот, вы опять за свое. Я знала, что этого не миновать. Поверьте, мне приходится иметь дело с женщинами, которых сгибают, ломают, комкают и коверкают миллионами разных способов на протяжении нескончаемых лет, и мне известно, что у них развивается комплекс мазохистского величия. Один из типичных синдромов пострадавшей женщины наряду с нелюдимостью и депрессией. Помните взрыв космического корабля «Челленджер»?

– Да... – Рози была заинтригована и не понимала, к чему клонит Анна, но катастрофу она помнила хорошо.

– В тот же день ко мне прибежала женщина – вся в слезах. На руках и щеках у нее были красные отметины: она щипала и била себя. Она заявила, что эти замечательные отважные мужчины и милая женщина-учительница погибли из-за нее. Когда я спросила, почему она так считает, посетительница объяснила, что написала не одно, а целых два письма в поддержку программы запуска пилотируемых космических кораблей, одно в «Чикаго Трибьюн», второе – члену палаты представителей от их штата. Дело в том, что через некоторое время пострадавшие женщины начинают автоматически принимать на себя вину. И не только за что-то конкретное – за все.

Рози вспомнила Билла, который провожал ее до Корн-билдинга, обнимая за талию. «Не говори, что ты виновата, – сказал он. – Не ты ведь создала Нормана».

– Долгое время я никак не могла понять эту часть синдрома, – призналась Анна, – но теперь мне кажется, что я разобралась окончательно. Кто-то должен быть виноват. Иначе вся боль, одиночество и депрессия не имеют ни малейшего смысла. Иначе человек сходит с ума. Лучше чувствовать себя виноватым, нежели свихнуться. Но вам, Рози, уже пора вырастать из этих штанишек.

– Я не понимаю вас.

– Отлично вы все понимаете, – спокойно возразила Анна, после чего разговор перекинулся на другие темы.

2

Через двадцать минут после того, как она попрощалась с Анной, Рози лежала в постели с открытыми глазами, сцепив пальцы и сунув руки под подушку, глядя вверх в темноту, и в ее голове воздушными шарами проплывали лица. Робби Леффертс, похожий на старичка, продающего билеты благотворительной лотереи или карточки с предсказанием судьбы; она увидела, как он протягивает ей билетик с надписью «Выйдешь из тюрьмы на свободу». Рода Саймонc с торчащим в волосах карандашом, говорящая Рози, что на ноги следует надевать нейлоновые чулки, а не лучки. Герт Киншоу, человеческий вариант планеты Юпитер, в неизменных тренировочных штанах и мужском свитере с V-образным вырезом – и то, и другое размера XXXL. Синтия Как-ее-там (Рози до сих пор не удалось запомнить ее фамилию), никогда не унывающая любительница панк-рока с волосами, выкрашенными в два ярких цвета, рассказывающая, что в детстве она часами сидела перед картиной, на которой вода в реке совсем по-настоящему текла.

И Билл, конечно же. Она увидела его карие глаза с проблесками зелени, волоски на висках, растущие к затылку, увидела даже крошечную точку шрама на мочке правого уха, которое он когда-то проколол (скорее всего, еще в колледже, набравшись смелости благодаря нескольким порциям горячительного), а потом дырочка заросла. Она почувствовала прикосновение его руки к собственной талии: теплая ладонь, сильные пальцы; время от времени его бедро касалось ее бедра, и ей хотелось знать, что он чувствует при этом, волнуют ли его прикосновения так же, как ее. Сейчас она с готовностью признавала, что ее эти прикосновения, без сомнения, возбуждают. Билл настолько отличался от Нормана, что представлялся ей едва ли не гостем из другой Солнечной системы. Она прикрыла глаза. Погрузилась в воспоминания. Из темноты выплыло еще одно лицо, проявляясь, как изображение на опущенной в химический раствор фотобумаге. Лицо Нормана. Норман улыбался, однако его серые глаза оставались холодными, как куски льда. «Я забрасываю блесну, дорогая, и в конце концов поймаю тебя на крючок. Лежу на кровати не так уж и далеко от тебя, между прочим, и думаю о тебе. И очень скоро мы с тобой поговорим. И я намерен поговорить начистоту. Правда, беседа не затянется надолго. А когда она завершится...»