Мареновая роза

– Скажешь кому-нибудь, вернусь и оторву башку, – пригрозил Норман дергающимся в брезентовой дыре кроссовкам. И бросился назад, на ходу натягивая маску на голову. От маски воняло резиной и мокрыми от пота волосами ее прежнего владельца, но не это волновало Нормана. Его беспокоило то, что в скором времени под маской нечем будет дышать от вони мочи Герти.

Затем его сознание совершило очередной скачок, и на некоторое время он погрузился в озоновую дыру. В этот раз Норман пришел в себя на стоянке в конце Пресс-стрит; он ковылял, прижимая руку к правой стороне груди, каждый вдох сопровождался адской болью. Как он и предполагал, смрад внутри маски оказался нестерпимым, и он содрал ее, обрадованно хватая ртом прохладный воздух, от которого не воняло ни мочой, ни вагиной. Норман посмотрел на зажатую в руке маску и вздрогнул – его потрясло нечто, таящееся в идиотской вкрадчивой ухмылке Фердинанда. Бык с кольцом в носу и цветочным венком на рогах. С ухмылкой существа, у которого что-то похитили, – существа настолько глупого, что оно даже не подозревает о пропаже. У Нормана возникло импульсивное желание зашвырнуть дерьмовую маску как можно дальше, но он переборол себя. Не стоит забывать о дежурном на выезде с автостоянки, и хотя тот, разумеется, запомнит водителя, проехавшего в маске быка Фердинанда, возможно, он не сразу свяжет его с тем человеком, о котором в ближайшее время его будет расспрашивать полиция. Если с помощью Фердинанда Норману удастся выиграть хоть немного времени, ее следует сохранить.

Он сел за руль «темпо», бросил маску на соседнее сидение, наклонился и соединил провода зажигания. При этом вонь, исходящая от его рубашки, с такой силой ударила в ноздри, что на глазах появились слезы. «Рози сказала, что тебе нравятся почки», – услышал он голос Грязной Герти, чертовой черномазой шлюхи. Норман опасался, что этот голос навечно поселился в его голове – словно кто-то изнасиловал его, оставив в черепе оплодотворенное семя будущего выродка.

«Значит, ты один из тех скромняг, которые не любят оставлять после себя следы».

«Нет, – подумал он. – Нет, не надо. Перестань думать об этом».

«Она просила передать тебе привет от ее почек... через мои почки...», и затем его лицо заливает поток жидкости, вонючей и горячей, как детская лихорадка.

– Нет! – закричал он во весь голос и грохнул кулаком по обивке автомобильного салона. – Нет, она не может! Она не может! ОНА НЕ МОЖЕТ ПОСТУПАТЬ СО МНОЙ ТАК!

Норман размахнулся и стукнул кулаком по зеркалу заднего вида. Оно сорвалось с крепления, ударилось о лобовое стекло, отскочило от приборной доски и упало на пол. Он набросился на лобовое стекло, награждая его ударами, от которых заныли костяшки пальцев, а перстень выпускника Полицейской академии оставил на стекле паутинку трещин, похожих на увеличенную звездочку, отмечающую примечания на книжной странице. Затем занес кулак над баранкой и вдруг замер. Подняв голову, он увидел торчащую под щеткой стеклоочистителя квитанцию оплаты за парковку. Он сфокусировал взгляд на клочке бумаги, постепенно приходя в себя.

Почувствовав, что самообладание начинает возвращаться к нему, пусть даже не так быстро, как хотелось бы, Норман сунул руку в карман, извлек свернутую пачку банкнот и вытащил из нее пятерку. Затем собрался с силами, чтобы не замечать вони (впрочем, от нее просто некуда было деться), натянул на голову маску Фердинанда и медленно подкатил к будке пропускника. Высунувшись из окошка, уставился на дежурного через отверстие для глаз в маске. Он заметил, как дежурный неуверенным движением схватился за дверную ручку, наклоняясь за деньгами, и до него дошло, что тот пьян в стельку.

– Viva el toro! – приветствовал его дежурный и засмеялся.

– Верно, – кивнул в ответ выглядывающий из «форда» бык. – El toro grande ^[3].

– С вас два с полт...

– Оставьте сдачу себе, – отмахнулся Норман и выехал со стоянки.

Он отъехал на полквартала и притормозил у тротуара, чувствуя, что если не снимет маску сейчас же, то и без того к отвратительному запаху добавится вонь его собственной рвоты. Он яростно рванул маску дрожащими от возбуждения пальцами, как человек, увидевший, что к его лицу присосалась пиявка. Затем действительность снова на некоторое время исчезла, произошел очередной скачок сознания, когда рассудок оторвался от реальности, как управляемая ракета.

Норман очнулся за рулем автомобиля, стоящего на перекрестке перед красным сигналом светофора. Во время провала сознания он успел стащить с себя рубашку. На дальнем углу перекрестка светящийся циферблат электронных часов сообщил ему время: семь минут третьего. Оглядевшись, он увидел, что его скомканная рубашка валяется на полу рядом с зеркалом заднего вида, сорванным с крепления, и украденной маской Фердинанда. Грязный Ферди, сморщившийся, потерявший объемность и казавшийся перекошенным, глядел на него пустыми глазницами, через которые Норман видел коврик перед пассажирским сидением. По-идиотски счастливая улыбка быка почему-то превратилась в почему-то понимающую ухмылку. Но это не страшно. По крайней мере, проклятая резина не сдавливает его лицо. Он включил радио, что оказалось непросто с сорванной ручкой настройки. Приемник по-прежнему был настроен на станцию, передававшую старые хиты, и из колонок раздался голос Томми Джеймса, исполнявшего «Хэнки-Пэнки» в сопровождении группы «Шонбеллс». Норман тут же запел вместе с Томми.

---

3 Великий бык. (исп.)