Владыка времени

– Спасибо. – Глеб измученно улыбнулся. Рука, кстати, тоже болела.

Он, не раздеваясь, лег на кровать. Перед глазами рябило, как бывает, когда слишком долго вглядываешься во тьму и смотришь на слабый мерцающий свет. Бом! Бом! Все настойчивее стучало в голове. «Набат предупреждал людей о надвигающейся опасности», – успел почему-то подумать Глеб и уснул тяжелым сном.

Глава 13

Когда бездну страданий вдруг озаряет свет истины

Слишком низкий потолок не позволял распрямить шею. Сырые стены, закопченные от огня факелов, жадно впитывали последние остатки жизни. Тяжелое железо впивалось в кожу. Да осталась ли там вообще кожа? Или лишь одни только клочья, а под ними – кровавое месиво…

Душно… Чудовищно душно… или это не дают вздохнуть поломанные ребра…

Сквозь запекшиеся, чудовищно распухшие и растрескавшиеся губы не прорывалось даже стона.

Сколько он уже здесь? Несколько дней? А может, всю жизнь?

Он уже и не помнил другой своей жизни. Отсюда, из стылого подземелья, она казалась привидевшимся сном. Кажется, было что-то… зелень травы с нереально яркими пятнами одуванчиков, река, девушка… Да, господи, было ли это?..

В привычной и дружелюбной темноте вспыхнуло пятно света, и тело непроизвольно вздрогнуло. Тьма – это хорошо, это покой, почти отдых. Свет – это плохо. Значит, опять идут за ним. Опять будут мучить.

Больным глазам, привыкшим к тьме, даже неяркий свет факела уже сам по себе мука мученическая, он невольно закрыл глаза, но тут же снова открыл их: нельзя показать палачам, что боишься. Единственное, что он сейчас может, – это смотреть им в глаза, и они, не он, они – всегда первыми отводят взгляд. Значит, боятся! Его! Прикованного! Искалеченного! Он едва не рассмеялся.

В желтом круге света появилась рыжая борода и кажущееся плоским, словно блин, лицо, налитое кровью. Видно, честь нам явлена великая: сам пожаловал.

Водянистые глаза посетителя смотрят спокойно – нет в них ни грозовых всполохов, ни лютой злобы, которой, говорят, все злодеи отмечены. Словно болото, затянутое туманом…

– Не жалеешь ты себя. Смотри, до чего себя довел, – послышался голос рыжебородого. Спокойный голос – точь-в-точь к глазам. – А ведь из самых родовитых, по правую руку царя сидеть бы мог.

Распухшие губы повиновались с трудом, и сначала из них вырвался только невнятный сип.

– Ты теперь по правую руку, Григорий Лукьянович, – наконец, выдавил он. – Что же ты совсем о чести запамятовал?

Посетитель потеребил широкой рукой свою рыжую бороду и усмехнулся во весь толстогубый рот:

– О чем говоришь, боярин? Какая честь? Я – пес государев.

А из угла тоненько захихикали. Очень знакомо захихикали, между прочим. Приподняв, казалось, свинцовые веки, Глеб взглянул в направлении звука и, уже не удивляясь ничему, заметил в углу скорчившуюся фигурку. Старик с длинными косицами и раскосыми угольными глазами, казалось, получал искреннее удовольствие.

– Говорил тебе, однако! – прошамкал старый шаман и опять расхохотался противным дребезжащим смехом. – Молодой совсем, глупый…

Глеб с трудом разлепил тяжелые ресницы, и яркий солнечный свет больно, словно ножом, ударил по глазам. Запекшиеся, распухшие губы дернулись, но из них не вырвалось ни единого звука.

– Все хорошо, – словно сквозь пелену донесся до него чей-то смутно знакомый голос. – Тебе уже лучше. Врач от Евгения Михайловича приехал, говорит, кризис уже прошел.

Послышался легкий всплеск, и вслед за этим на лоб Глеба опустилась мокрая тряпка, слабо запахло уксусом.

– Ну и напугал ты нас!

Это уже второй голос. Тоже знакомый.

Глеб нахмурился, пытаясь понять, что это за комната и где он находится. Разве уже не в подземном каземате?..

– Ты поспи, – опять послышался первый голос. – Тебе сейчас спать полезно.

– Да, – подхватил второй, – а я тебе настойку сделал. Сам травы собирал. Моя бабушка в этом хорошо разбиралась и меня научила…

К губам подвинулись края кружки.

Глеб жадно глотнул. Жидкость сильно пахла травами и солнцем, а на вкус чуть горчила, но все же была приятной, живительной.

Он выпил все, что ему дали, и снова погрузился в сон…

Как ни странно, болезнь, вызванная отравлением от укуса подземной твари, оказалась тяжелой, но короткой. На третий день Глеб уже полностью пришел в себя. В голове роились обрывки воспоминаний: противное хихиканье лишившегося своего бубна шамана, рыжебородый Малюта Скуратов, казавшийся во время болезненной горячки реальнее всей окружающей реальности, Александра и Северин, ухаживающие за ним все это время, лысый улыбающийся доктор, укоризненно качающий головой: «И где же это тебя так угораздило!..» Этот странный клубок засел в голове, и Глебу почему-то казалось, что в нем содержалось что-то важное. Но вот что? Да разве теперь вспомнишь?.. Или это лишь мнимая важность, какая бывает после сна: проснешься и хмуришься, вспоминая – кажется, что-то необычайно важное, что-то особенное приснилось, а вспомнишь – пшик, ерунда ерундовская.