Ангелы-хранители

Так, например, Аутсайдер показал знаками:

— Вырву ваши глаза.

— Хочешь вырвать их у меня? — спросила знаками Ярбек.

— У всех.

— Зачем?

— Чтобы никто меня не видел.

— Почему ты не хочешь, чтобы тебя видели?

— Я безобразен.

— Ты считаешь себя безобразным?

— Очень.

— Откуда ты об этом узнал?

— От людей.

— Каких людей?

— Всех, кто меня видел.

— Как вот этот посетитель? — Ярбек показала на Лема.

— Да. Все считают меня безобразным. Ненавидят меня.

— Это не так.

— Так.

— Никто никогда не говорил тебе, что ты безобразен. Откуда ты знаешь, что о тебе так думают?

— Знаю.

— Откуда?

— Знаю, знаю, знаю! — Аутсайдер забегал по клетке, сотрясая решетку и испуская дикие вопли. Затем вернулся на место.

— Вырву себе глаза.

— Чтобы не видеть себя?

— Чтобы не видеть, как люди смотрят на меня, — показал он знаками, и Лем пожалел его тогда, хотя, конечно, страх не уступал место жалости.

Сейчас, стоя в жаркой темноте июньской ночи, он рассказал обо всем этом Уолту Гейнсу, заставив его содрогнуться.

— Господи помилуй, — произнес Клифф Соамс. — Аутсайдер испытывает отвращение к себе за то, что он не такой, как все, и поэтому ненавидит своих создателей еще больше.

— Теперь, когда я узнал подробности, — сказал Уолт, — я удивляюсь, что никто из вас так и не понял, почему Аутсайдер исполнен такой ненависти к собаке. Этот урод и пес — детища проекта «Франциск». Собака — любимый ребенок, о котором родители готовы говорить без умолку, а Аутсайдер — дитя, которое лучше никому не показывать. Поэтому он в обиде на собаку и от этого чувства не может избавиться ни на минуту.

— Все верно, — проговорил Лем. — Все верно.

— И теперь становится ясно, почему он разбил зеркала в обеих ванных комнатах в доме, где погиб Тил Портер, — сказал Уолт. — Это существо не выносит вида собственного отражения.

Откуда-то издалека до них донесся пронзительный вопль — звук, на который не способно ни одно из созданий Божьих.

Глава седьмая

1

В последние дни июня Нора занималась живописью, проводила много времени вдвоем с Тревисом и пыталась научить Эйнштейна читать.

Ни она сама, ни Тревис не были уверены, что у собаки, даже такой умной, хватит сообразительности научиться чтению, но решили попробовать. Раз пес понимает устную речь — а в этом сомнений у них не было, — значит, сможет разбирать и напечатанный на бумаге текст.

Разумеется, могло оказаться, что Эйнштейн распознает не сами произнесенные вслух слова, а каким-то телепатическим образом считывает «картинки», возникающие в мозгу говорящего.

— Я, правда, в это не очень верю, — сказал Тревис однажды, когда они с Норой сидели на веранде, попивая холодное вино и наблюдая, как Эйнштейн забавляется в струйках воды, бьющих из газонного разбрызгивателя. — Может быть, я просто не хочу в это верить. Трудно убедить себя в том, что пес обладает почти человеческим интеллектом, да еще и телепатическими способностями в придачу. Если это так, то мне надо надеть ошейник, а он пусть держит поводок!

В отсутствии таких способностей у ретривера их убедит текст с испанским языком.

Еще в колледже Тревис три года изучал испанский. Затем, когда поступил на службу в элитную группу «Дельта», начальство настояло на продолжении занятий языком, поскольку обострявшаяся обстановка в Центральной и Южной Америке указывала на то, что «Дельте» придется все чаще вести операции по борьбе с терроризмом в испаноязычных странах. Тревис много лет назад уволился в запас, но не пропускал случая поговорить на испанском с жителями Калифорнии, для которых этот язык был родным.

Когда Тревис начал давать Эйнштейну команды и задавать вопросы на испанском, пес уставился на него с глупым видом, изумленно виляя хвостом. Когда же Тревис продолжил свои вопросы на непонятном языке, ретривер наклонил голову набок и тявкнул, как бы спрашивая, не шутка ли это. Если бы он мог считывать «образы», возникающие в сознании говорящего, ему было бы совершенно неважно, на каком языке к нему обращаются.

— Он не умеет читать мысли, — сказал Тревис. — Слава Богу, все-таки есть пределы его возможностей! День за днем Нора проводила с Эйнштейном на полу гостиной или на веранде в доме Тревиса и объясняла ему алфавит. Иногда Тревис давал ей передохнуть и сам проводил уроки, но большую часть времени он все-таки сидел рядом и наблюдал, поскольку, по его словам, у него не хватало терпения быть учителем.