Что общего у школьной учительницы Энн Шеридан и богатого красавца шейха...
Брак Пейдж и Ника — всего лишь деловая сделка. Они не виделись уже много...
— А это у него прекрасно получается.
— ...Тогда они не узнают, что ищут именно его.
Нет, узнают, — настаивал Эйнштейн.
Тревис спросил у ретривера:
— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что они смогут каким-то образом тебя опознать?
Да.
— Как? — осведомилась Нора.
Тревис спросил:
— По какой-то отметине?
Да.
— Где-то под шерстью? — спросила Нора.
Пес пролаял один раз. Нет.
— Тогда где? — недоумевал Тревис.
Высвободившись из рук Тревиса, Эйнштейн так яростно замотал головой, что его длинные уши издали хлопающий звук.
— Возможно, на подушечках лап, — сказала Нора.
— Нет, — одновременно с лаем ретривера проговорил Тревис. — Когда я нашел его, его лапы от долгого трудного путешествия были сбиты в кровь, и мне пришлось обработать их борной кислотой. Я бы заметил отметину на лапе.
Эйнштейн снова яростно мотал головой, тряся ушами.
Тревис сказал:
— Возможно, на губе. Скаковых лошадей иногда помечают такой татуировкой, чтобы легче было распознавать и чтобы предотвратить их незаконное участие в состязаниях. Дай мне посмотреть твою губу, малыш.
Эйнштейн пролаял один раз — Нет — и отчаянно замахал ушами.
До Тревиса наконец дошло. Он заглянул в его правое ухо и ничего не обнаружил. Но в левом он кое-что заметил. Тревис подвел пса к окну, где было светлее, и на розовато-коричневой коже обнаружил татуировку, состоящую из двух чисел, черточки, третьего числа и сделанную красными чернилами: 33-9.
Посмотрев через плечо Тревиса, Нора проговорила:
— Вероятно, у них было много подопытных щенков из разных пометов, и их надо было как-то различать.
— Господи Иисусе. Если бы я отвел его к ветеринару, который получил предупреждение о розыске ретривера с татуировкой...
— Но ведь ему надо сделать прививки.
— Возможно, их ему уже сделали, — с надеждой в голосе проговорил Тревис.
— Нам нельзя на это полагаться. Он ведь был лабораторным животным и жил в строго контролируемой среде, где в прививках не было необходимости.
Вероятно, прививки могли помешать их экспериментам.
— Мы не вправе пойти на риск с ветеринаром.
— Если даже они его найдут, — сказала Нора, — мы просто его им не отдадим.
— Они могут нас заставить, — обеспокоенно проговорил Тревис.
— Черта с два!
— А что мы сможем сделать? Скорее всего эти исследования финансируются правительством, и нас легко раздавят. Нам нельзя рисковать. Больше всего на свете Эйнштейн боится вернуться в лабораторию.
Да, да, да.
— Но что, если он заразится бешенством или чумкой, или... — сказала Нора.
— Мы сделаем ему прививки позже, — ответил Тревис. — Позже. Когда все немного успокоится. Сейчас слишком опасно.
Ретривер повизгивал от счастья и в знак благодарности облизывал шею и лицо Тревиса. Нахмурившись, Нора сказала:
— Эйнштейн — почти самое большое чудо двадцатого века. Ты действительно считаешь, что они когда-нибудь о нем забудут и прекратят розыск?
— Возможно, они еще многие годы будут его искать, — признал Тревис, поглаживая пса. — Но современем энтузиазма и веры у них поубавится. И ветеринары начнут забывать, что им надо заглядывать в уши каждого приведенного к ним ретривера. До тех пор ему придется обходиться без прививок, так я считаю. Это лучшее из того, что мы можем сделать. Это единственное, что мы можем сделать.
Одной рукой потрепав Эйнштейна, Нора сказала:
— Хотелось бы надеяться, что ты прав.
— Я прав.
— Надеюсь.
— Я прав.
Тревиса страшно потрясло, что его намерение едва не стоило Эйнштейну свободы, и в течение нескольких дней он размышлял о проклятии Корнелла. Возможно, все повторяется. Его жизнь круто изменилась и стала яркой благодаря любви, которую он испытывал к Норе, и этому невозможному чертову псу. А сейчас, вероятно, судьба, которая всегда вела себя враждебно по отношению к нему, хочет украсть у него и Нору, и пса.
Тревис понимал: судьба — не более чем мифологическое понятие. Он не верил в существование пантеона злых богов, глядящих в замочную скважину и замышляющих новые трагедии для него, — и все же не мог удержаться от того, чтобы время от времени не поглядывать с тоской на небо. Тревис замечал: стоит ему сказать что-то оптимистичное о будущем, как он начинает стучать по дереву, чтобы противостоять злой судьбе. Опрокинув во время обеда солонку, Тревис тут же взял щепотку соли, чтобы бросить ее через плечо, но почувствовал себя дураком и стряхнул соль с рук. Сердце его, однако, сильно забилось, его переполняли смешные суеверные страхи, и он не успокоился, пока снова не взял щепотку соли и не бросил ее за спину.