Ангелы-хранители

— Я сейчас вернусь.

Поднявшись наверх, Нора стала лихорадочно перебирать десять полотен, находившихся в спальне, пытаясь выбрать два для показа. Наконец отобрала четыре штуки, хотя ей показалось неловким нести сразу так много картин. На полпути она остановилась и решила вернуться за остальными. Сделав несколько шагов, однако, поняла: можно целый день так выбирать. Напомнив себе, что без риска ничего на свете не дается, она глубоко вздохнула и быстро сошла вниз.

Тревису работы понравились. Даже больше чем понравились. Он был в восторге.

— Боже мой, Нора, это не любительская живопись. Это настоящее искусство.

Она прислонила картины к четырем стульям, но Тревис не мог усидеть на диване и подошел поближе, рассматривая полотна одно за другим с более близкого расстояния.

— Ты великолепный фотореалист, — сказал он. — Конечно, я не специалист, но техника у тебя не хуже, чем у Уайета. Вот эта... и здесь...

От его комплиментов Нора ужасно покраснела и даже на мгновение потеряла голос.

— Есть немного и сюрреализма.

Среди картин, которые она принесла, были два пейзажа и натюрморты. Один пейзаж и натюрморт действительно были выполнены в фотореалистической манере. Два других полотна также представляли собой образцы фотореализма, но уже с явными элементами сюрреализма. Натюрморт, например, изображал несколько стаканов для воды, графин, несколько ложек и разрезанный лимон на столе, выписанный с микроскопической тщательностью; на первый взгляд композиция выглядела очень реалистической, но, присмотревшись, можно было заметить, что один из стаканов как бы «врастал» в поверхность стола, а один из ломтиков лимона «проникал» через стеклянную стенку стакана.

— Очень талантливо, — произнес Тревис. — А еще есть?

Что за вопрос!

Нора еще дважды ходила наверх и принесла шесть работ.

С появлением каждой новой восторги Тревиса усиливались. Его похвалы звучали совершенно искренне. Сначала ей показалось, что он ее разыгрывает, но вскоре поняла: он не скрывает своих настоящих чувств.

Переходя от одной картины к другой, Тревис заметил:

— У тебя прекрасное чувство цвета.

Эйнштейн ходил за ним, тявканьем подтверждая суждения своего хозяина и восторженно виляя хвостом.

— В этих полотнах передано определенное настроение, — сказал Тревис.

— Тяв.

— И с материалом ты работаешь прекрасно. Я не вижу ни единого мазка. Ощущение такое, что ты провела по холсту широкой кистью и изображение появилось само по себе.

— Тяв.

— С трудом верится, что ты нигде этому не училась.

— Тяв.

— Нора, эти картины можно продать. Любая галерея моментально приобретет их.

—Тяв.

— Можно не только обеспечить себя материально, но еще и прославиться.

Из-за того, что Нора самой себе не смела признаться, насколько серьезно относится к творчеству, она часто писала свои картины на одном куске холста, одну поверх другой. В результате многие из ее работ были потеряны навсегда. Но на чердаке Нора сохранила более восьмидесяти самых лучших своих произведений. По настоянию Тревиса они снесли многие из них в гостиную, сорвали с них упаковочную бумагу и расставили по всей комнате, которая впервые на Нориной памяти стала веселой и яркой.

— Любая галерея будет рада выставить их, — сказал Тревис. — Давай завтра погрузим их в пикап и покажем в нескольких галереях — послушаем, что нам скажут.

— Нет, нет, что ты!

— Обещаю тебе, Нора, ты не разочаруешься.

Она вдруг занервничала. Хотя от мысли сделать карьеру в искусстве у нее захватило дух, Нора испугалась первого шага в этом направлении. Это было все равно как спрыгнуть с обрыва.

Она сказала:

— Нет, не сейчас. Через неделю... или через месяц... мы погрузим их в пикап и отвезем в галерею. Но не сейчас, Тревис. Я не могу... я не готова к этому.

Он усмехнулся:

— Опять перебор?

Эйнштейн потерся о ее ногу, взглянув ей в глаза так умильно, что Нора не могла сдержать улыбки. Почесывая пса за ухом, она сказала:

— Слишком много всего произошло за такое короткое время. Я не могу все это пропустить через себя. У меня все время кружится голова. Как на карусели, которая вращается все быстрее и быстрее.

Сказанное ею было правдой, но не по этой причине ей хотелось отложить показ своих картин на публике. Нора желала растянуть это удовольствие. Если подстегивать события, то превращение одинокой старой девы в полноправную участницу жизни произошло бы слишком быстро. А она хотела продлить радость от такой метаморфозы.