Каменный мост

– Ну, супер. Начинай с Барабанова.

– В базе есть пометка, что… или сам Барабанов, или его жена… наши люди. И если мы вызовем у нее подозрение – нас будут пробивать.

– Слушай, какая мне на хрен разница! Твое дело договориться о встрече! Кем хочешь представляйся. Для доверенности нужен один человек – племянник, сестра, внук, – можешь это сделать?!

Чухарев убрался обижаться и пахать; ничего хорошего, уже по имени – Нина Гедеоновна – все понятно!

– Александр Наумович, были у врача?

– В среду пойду. Кровь сдал и сходил на УЗИ.

– И что?

– Кровь не знаю, а на УЗИ… – Гольцман помолчал. – Долго так смотрел. Повернитесь на бок. На другой бок. Задержите дыхание. Результаты отдаст врачу. – И еще помолчал. – Но сказал: изменения в печени есть. Может, возрастные? И этот спросил, не болел ли гепатитом.

– Провериться все равно надо. Гольцман поднялся, словно не слыша меня:

– Собираешься в третье июня?

– Какой у нас выход? Все молчат. Пойдем вместе.

3 июня (начало)

Все поступившие доносы утверждают – «среди бела дня», но Нина Уманская умерла июньским вечером, почти неотличимым по «белизне» от дня. Только что по Москве пустили двухэтажные троллейбусы с открытыми верхними площадками, и два маршрута катили по Большому Каменному мосту; троллейбусы и редкие прохожие – в сорок третьем году люди не прогуливались без производственной надобности в близости от Кремля, а лестницей к набережной, к Театру эстрады так вообще мало кто пользовался – место событий оказалось пустынным, только Дом правительства смотрел во все окна. Первое, что сочинили: девочке пустили разрывную в затылок, обыкновенная пуля досталась Шахурину – нет, пули одинаковые.

Трояновский: «Мы занимали две комнаты в 'Москве' . Третьего июня Нина забежала попрощаться, попрощалась и ушла. Днем зашел Константин Александрович, и как раз, чтобы его застать, позвонила Нина. Она предупредила, что задержится, 'не беспокойся' . Уманский позволил: „Ну, если мальчик тебя проводит, можешь погулять еще. Только не ходи одна“».

Владимир Аллилуев: «Я играл с ребятами во дворе и вдруг услышал два выстрела. Кинулись посмотреть, но тела уже увезли. Но тетя моя успела увидеть».

Леонид Реденс: «И я прибегал в тот день на лестницу, но увидел только пятна крови».

Барышенкова: «И я там была».

О л ь г а Т и м о ш е н к о: «По дороге из школы узнала: этот придурок застрелил себя и Нину».

Петр Бакулев: «Мне позвонила мама с работы: ты знаешь, что случилось? Вечером отец сказал: бесполезное дело, скорее всего скончается. Пуля прошла от виска до виска. Если выживет, то останется инвалидом».

Вадим Кожинов: «Я, как и многие, приносил цветы на лестницу…»

Некто (путается в показаниях): «Дело шло к весне, я в очередной раз направлялась к Уманским отнести письмо родителям (Константин Александрович получил назначение послом на Кубу и чуть ли не на следующий день должен был вылетать). На Большом Каменном мосту я встретила брата Уманского (кажется, он работал в радиокомитете). У него посинели губы, и сквозь них он бормотал непонятные слова. Что-то вроде 'не может быть… Тита… Костя… '. Нину в семье называли Тита. Следом бежала вдова Луначарского Розенель, тоже невменяема: 'Не ходите туда! Там красивая девушка на асфальте, но этого не может быть…

Здесь у меня провал памяти. Мне кажется, я своими глазами видела 'красивую девушку на асфальте' , ее рассыпавшиеся каштановые волосы. Но я думаю – это аффект».

Н е к т о-2: «В квартире совершенно безумный Костя. Рая, его жена, находилась в это время на даче, и Костя передал ей, что произошла автомобильная катастрофа, и внушал всем (люди подходили): не проговоритесь!»

Некто-3: «Раису Михайловну увели из дома, чтобы сменить обстановку, и доставили в номер к Трояновским в полной прострации. Она лежала на кровати неподвижно, как скатанный ковер. Вызванный врач попросил сына Трояновского от нее не отходить. Туда же пришла Полина Семеновна Молотова. Уманский заглянул проведать жену и быстро ушел посоветоваться с Шейниным. Вернулся со странной фразой на устах: 'Когда поговоришь с умным человеком – совсем другое дело". Возможно, он советовался: отменять вылет или остаться. Я не знаю, что могла означать эта фраза».

Н е к т о-4: «Когда Константин Александрович зашел к нам после смерти Нины, он выглядел страшно – плакал, себя проклинал, я на него глаз поднять не могла. Раиса после смерти дочери практически сошла с ума. На память о дочери она взяла часы и всегда носила их на руке».