Апокалипсис Томаса

Как бы она ни боялась уйти на Другую сторону, в этом мире ей ничего не грозило. Поэтому я понял, что боится она за меня и пришла, с тем чтобы предупредить о нависшей надо мной угрозе, куда более конкретной и близкой, чем та, о которой говорили Генри Лоулэм и Паули Семпитерно.

Иссиня-черный жеребец опустился на все четыре ноги и беззвучно замахал хвостом, взгляд женщины сместился куда-то мне за спину. Ее лицо перекосило еще больше, теперь уже от отвращения, а не от страха, рот открылся в молчаливом крике ужаса.

Я оглянулся, но увидел только сухую, высотой по колено, траву, позолоченную утренним солнцем: цветом она теперь не отличалась от волос женщины, склон, полого спускающийся к северу, и первую дубовую рощу, в которой я забирался на стену.

Но я ощутил какое-то неприятное чувство, сродни тому, которое испытывает каждый из нас, обнаруживая в утренней почте письмо из департамента налогов и сборов. Возникла стопроцентная уверенность, что я увидел бы то, что видела женщина-призрак, если склонил голову под определенным углом, или надел очки с правильно подобранными линзами, или, всматриваясь в солнечный свет, сумел бы разглядеть сумерки, до которых оставались еще долгие часы.

Когда я повернулся к лошади и наезднице, они уже не возвышались надо мной. Находились в двадцати футах, на опушке рощи. Женщина смотрела на меня, подзывала взмахами правой руки, ее жесты и поза говорили о том, что времени терять нельзя.

Никто не знает лучше меня, что реальность куда более сложная, чем описывается нашими пятью чувствами. Наш мир, со всеми его тайнами, всего лишь луна в сравнении с куда большим и более загадочным невидимым миром, вращающаяся так близко к планете, что иногда они сталкиваются, не причиняя вреда друг другу, но вызывая странные эффекты.

Не решаясь тратить время на оглядывание, я побежал к жеребцу и наезднице.

Глава 12

Высокий потолок этого дубового кафедрального собора напоминал церковные окна, только с меньшим количеством цветного стекла и более темные, а солнечно-золотые и лиственно-зеленые свет и тени могли отдаленно напоминать райский пейзаж.

Петляя между высокими деревьями, черный жеребец практически растворялся в темноте, открывая свое местонахождение, лишь когда на него падал солнечный луч. Мне ориентиром служила наездница, которую я мог разглядеть без труда. Ее шелковая белая ночная рубашка ярко сверкала под солнцем и мягко светилась в темноте.

Я не знаю, почему тень и свет проявляются на призраках, соответственно, затемняя и открывая их, точно так же, как на живых людях и всех объектах этого мира. У призраков нет субстанции, чтобы отражать свет и создавать поверхность, на которую может упасть тень.

Психиатр скажет, что эта особенность призраков доказывает, что они не из Другого мира. Он может даже предположить, что эти призраки — психологический обман, и мне просто не хватает воображения, чтобы представить их нечувствительными к свету и тени, какими должны быть настоящие призраки, при условии, что они существуют.

Я иногда задаюсь вопросом, почему те, кто строит гипотезы о человеческом разуме, столь легко верят в существование того, что нельзя увидеть, измерить или надежным способом подтвердить их реальность, призраков, — это я об эго, бессознательном «я» — но, тем не менее, обзывают суеверными тех, кто верит, что у тела есть душа.

Женщина остановила жеребца под деревом. Когда я догнал ее, указала наверх, на разлапистые ветви дуба, определенно предлагая мне залезть на него.

Страх на ее лице — страх за меня — я отчетливо видел и здесь, в царстве переплетения света и теней.

Хотя в прошлом мне приходилось встречаться со злобными душами, которые иногда устраивали для меня полтергейст, швыряясь всем, от мебели до замороженных индеек, я не могу припомнить ни одной души, задержавшейся в этом мире после смерти тела, пытавшейся обмануть меня. Обман — эта та особенность человека, которая, похоже, остается с телом.

Убежденный, что женщина знает об ужасной угрозе, которая вот-вот обрушится на меня, я полез на дерево. Сначала по стволу до первой ветви, потом от ветви к ветви, так и поднялся до первой развилки в четырнадцати футах над землей.

Когда посмотрел вниз, увидел сквозь ветви и листву то место, где стояли жеребец и наездница. Они исчезли.

Разумеется, призраки свободны в выборе: могут оставаться, а могут и исчезнуть, и поскольку ни жеребец, ни женщина не говорили, они никак не могли сообщить о своих намерениях.