67  

Если они и не называли себя сектой, то жили по всем законам секты.

— Он не ваш Джим Джонс. Он ваш Чарльз Мэнсон, Тед Банди[21] с учениками.

— Иногда он позволяет мне наблюдать, — она видела, что вызывает во мне отвращение, и насмешливо улыбнулась. — Бедный мальчик, тебе никогда не понять. Ты ходячая тень, жалкий человечек. Что ты есть, что тебя нет, это не важно.

Эти слова, которые она уже произносила, вновь показались мне знакомыми.

Какая-то моя часть еще хотела понять, разобраться, почему она целиком и полностью подчинилась Волфлоу.

— Чем же он так привязал вас к себе?

— Любовью. Любовью к вечности.

Вероятно, любовь, которую они исповедовали, означала: никогда ни о чем не жалей.

От одного лишь упоминания о том, что Волфлоу иногда разрешал ей смотреть, как он забавляется с женщинами, рот Виктории переполнился слюной, которую она с яростью выплюнула в меня.

— Не пройдет и часа, как нога будет стоять на твоей шее.

Вытирая слюну с футболки (в лицо она мне не попала), я спросил:

— И чья это будет нога?

— Невидимая и бесшумная нога.

— Ах, эта, — я уже понял, что большего мне от нее не добиться. Скатал тряпки в клубок. — Будь хорошей девочкой. Открой рот пошире.

Она крепко сжала губы. Я зажал ее вздернутый носик, но она держалась, сколько могла, а уж потом я засунул тряпичный клубок ей в рот.

Хотя слов я не разобрал, мне показалось, что она назвала меня глупым кокером, хотя не думал, что сравнение с этой прекрасной разновидностью спаниелей следует считать оскорблением.

Она попыталась вытолкнуть тряпки языком, но я не позволил ей открыть рот. Не без удовольствия.

Последней оставшейся полоской ткани я обмотал ей нижнюю половину лица и завязал узел на затылке, чтобы она не смогла вытолкнуть изо рта кляп.

Засовывая пистолет в кобуру, я порадовался тому, что мне нет нужды пристрелить ее. Убийство женщины, даже такой, как эта, не признающей никаких запретов, нанесло бы мне моральную травму, от которой я не смог бы избавиться до конца жизни.

Однажды, в сожженном индейском казино, я наблюдал, как кугуар весом в сто пятьдесят фунтов крадется к женщине, которая сделала очень, очень много плохого. Она держала меня на мушке, и я, чтобы не получить одну пулю в живот, а вторую в голову, не стал предупреждать ее об опасности, и большая кошка набросилась на нее, как изголодавшийся — на тройной чизбургер. Я не хвалю себя за это, скорее, наоборот, но с этим мне жить легче. Все-таки я не нажимал на спусковой крючок.

Связанная по рукам и ногам, стреноженная, с кляпом во рту, надежно привязанная к трубе, Виктория Морс обстреливала меня отравленными дротиками взглядов, вылетающих из ее белладонновых глаз.

Я пересек помещение с котлами и бойлерами, погасил свет, приоткрыл дверь, убедился, что путь свободен, и вышел в коридор подвала.

Я бы хотел превратиться в Гарри Поттера с его плащом-невидимкой и прочими прибамбасами, которые юный чародей носил с собой. Но я мог полагаться только на пистолет калибра 9 мм, достаточный запас патронов и высококачественную ножовку, то есть располагал значительно большим арсеналом, чем обычно в подобных случаях. А кроме того, если твоя задача — всего лишь накинуть на себя плащ-невидимку перед тем, как войти в логово дракона, не так уж это и интересно, что для тебя самого, что для дракона.

Несколько мгновений я, прислушиваясь, постоял у закрытой двери, за которой остались котлы и бройлеры. Не сомневался, что Виктория, пусть и с кляпом во рту, орала во всю мощь легких. Даже рискуя задушить себя, пыталась трясти трубу. Но из-за двери не доносилось ни звука.

Заглянув в последний раз в комнату-прачечную, я подошел к раковине и вымыл лицо жидким мылом и горячей водой.

Действительно плохая женщина, которую я позволил убить кугуару, однажды плюнула в меня красным вином.

Женщины не находят меня таким привлекательным, как, скажем, этого певца, Джастина Бибера[22]. Но я утешаю себя тем, что Джастин Бибер не знает, как выйти из морозильной камеры после того, как тебя оставили там прикованным двое здоровенных парней в шляпах с плоской низкой тульей и узкими, загнутыми кверху полями. Окажись там, он не смог бы выбраться, спев даже свою самую известную песню, а потому неизбежно превратился бы в биберсосульку.

Надеясь, что высокий тощий мужчина появится снова, чтобы объяснить, кто он и о каком рубильнике шла речь, я продолжил продвижение по коридору, проверяя все комнаты. Не нашел ничего интересного, пока не добрался до двери в дальнем конце.

  67  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×