CITY

думать, будто глаза способны быть только реальными, реальными, и только, чувствительные глаза

и позже, только позже, появляется рассказ

который слушают, позже, только позже,

тогда появляется рассказ

который тщится увековечить вспышку и превращает это в рассказ и становится возможно

осмыслить идею, будто можно сделать это

и сколько легкости и силы, чтобы догадываться о вспышке все это время, пока не закончится рассказ

выдуманный рассказ, который нужен был, чтобы суметь что-то сделать, продолжая слушать все это время, в ожидании полянки, спрятанной в низине вспышки, делать шаги и измерения, дыхание, походка, идя в своих ощущениях, дышать временем, пока не ощутишь его в руке, в голосе, и этот миг на открытом месте, и спрямить извилистую нить какого-нибудь заостренного рассказа

ты можешь вообразить что-нибудь прекраснее? — излагает профессор Мартенс в лекции номер 14.

Доцент Мартенс преподавал Гульду квантовую механику. У него было сильнейшее пристрастие к велосипедам, с которых он, впрочем, часто падал по причине запущенного воспаления среднего уха. Его дед сражался в битве за Шарлоттенбург, и он мог это доказать. Так он говорил.

7

Еще одна прекрасная сцена разыгралась с меню. В салуне. Меню отсутствует. Сцена. Действие происходит в салуне.

В салуне все пошатывается от страшного шума: голоса, гул, разноцветье, но нельзя забывать — говорила Шатци — о вони. Это очень важно. Это то, что надо хорошенько усвоить. Пот, перегар, лошади, гнилые зубы, моча и лосьон после бритья. Усвоили? И она не продолжала, пока не поклялись, что усвоили.

Все началось между Карвером, хозяином салуна, и иностранцем, который уже повстречал сестер Дольфин. Карвер всегда разговаривал, вытирая стаканы. Хотя никто не видел, чтобы он когда-нибудь вымыл хоть один.

— Иностранец?

— Это что, новая марка виски?

— Это вопрос.

— Ну, я слыхал и пооригинальнее.

— Такие я придерживаю для клиентов с деньгами.

Иностранец положил золотую монету на стойку:

— Попробуем.

— Виски, сэр?

— Двойной.

Шатци говорила, что на пленку было записано еще что-то, но, в общем, это почти то, что надо. Диалог; надо понимать.

— Скажите, у вас в городке всегда берут на мушку?

— А-а, сестрички Дольфин?

— Две женщины. Близнецы.

— Они самые.

— Славная парочка.

— Сроду не видел такого ружья, как у них, — говорит Карвер и принимается за очередной стакан.

— В смысле?

— Еще не слыхал историю о червовом валете?

— Нет.

— Они этим прославились. Делают так. Располагаются в сорока шагах от тебя, ты бросаешь в воздух карточную колоду, они стреляют, ты подбираешь карты с земли и в конце концов обнаруживаешь на руках пятьдесят одну нормальную карту и еще одну с двумя отверстиями.

— Червового валета?

— Ну.

— И каждый раз это червовый валет?

— Им нравится эта карта. За этим стоит целая история.

— И когда этот фокус можно увидеть?

— Невозможно. Последний раз был два года назад и закончился трупом. И дело с концом.

— Они его ухлопали?

— Откуда-то издалека явился какой-то кретин. Ему рассказывали историю о червовом валете, но он не желал верить, говорил, что этим старым девам в жизни не выпала ни одна карта и они попали бы в цель разве что если карту свернуть и засунуть в дуло ружья. И он целыми днями смеялся как безумный и рассказывал эту историю о свернутой карте и так далее. Наконец сестры Дольфин решили, что им это надоело. Это перестало быть просто историей о карте, это было занятием старого холостяка, которое превратило его в дьявола, здесь-то все знают, что лучше избегать доказательств, так, наоборот, он не унимался, старый холостяк, выступал на каждом углу. Ублюдок просто с ума сошел. Еще виски?

— Сначала доскажите.

— Ну, в конце концов, он заключил пари на тысячу долларов, что эти девицы ничего ему не сделают. Он казался таким уверенным в себе. Они прибыли вместе с ружьями. Посмотреть собрался весь городок. Этот кретин такой спокойный, он еще отпускал шутки, отсчитывая сорок шагов. Вот он берет колоду карт и бросает в воздух. И вот — валяется на земле, а карты сыплются из воздуха, кружась как опавшие листья: два выстрела прямо в сердце. Убит на месте. Сестры Дольфин разворачиваются и, ни слова не говоря, возвращаются домой.

— Бинго.

— Все, кто был там, оцепенели, поскольку даже не знали, куда им глядеть. Гробовое молчание. Единственный, кто нарушил немую сцену, был шериф: он подошел к трупу, перевернул его на спину и осмотрел, будто искал что-то. Затем он обернулся к нам: кивал головой и улыбался.