Томминокеры

Перед ним стояла проблема выбора, и Гард видел три разных ее решения.

Решение первое: работать, как обычно.

Решение второе: бежать отсюда как можно дальше. Он уже пришел к выводу, что в случае смерти Бобби ему нужно будет исчезнуть из этих мест, если он хочет спасти свою шкуру. Чтобы реализовать это решение, ему хватило бы получаса. Если он решит бежать, они об этом никогда не смогут узнать.

Бежать. Но куда? Дерри, Бангор, даже Августа… все это слишком близко. Может быть, Портленд? Может быть. Бежать, бросить все, бросить… Бросить Бобби? Своего старого доброго друга, все еще любимую им Бобби, о которой вот уже две недели нет никаких вестей?!

Решение третье: избавиться от этой штуки. Взорвать ее. Разрушить ее.

При всей своей нелюбви ко всем видам оружия (а то, что корабль представлял собой мощное оружие, Гард понял, анализируя причины авиакатастрофы), он не мог не понимать, что разрушение корабля чревато новым Чернобылем, еще более ужасным по силе. Никто не может знать, сколько разных штучек хранится внутри его. Но из-за этого чертова корабля все время погибают люди! Сколько смертей случилось за последнее время?! А сколько их еще будет!

Гарднер был уверен: авиакатастрофа — не последнее событие в этом печальном списке.

Затерянный корабль создавался как грозное оружие, и создателем его были не гуманоиды — в этом Гарднер был уверен. Не обладая их образом мышления, как можно разгадать, что таится внутри корабля? И что можно сделать?

Такие варианты решения стояли перед Гардом, и третий вариант вовсе не был никаким решением… и внезапно его руки поняли то, что не смогла понять голова. Они потянулись к бутылке, спрятанной под деревом. Самое правильное решение — напиться, несмотря на то, что часы показывали только полдевятого утра.

Что-то будто кольнуло его в висок.

Он оглянулся.

За спиной стояла Бобби.

Рот Гарднера от неожиданности приоткрылся. Он помахал перед глазами рукой, как бы отгоняя видение. Но Бобби не исчезла. Она была вполне реальной, хотя и потеряла большую часть волос на голове, а скулы ее были плотно обтянуты кожей; она напоминала человека, случайно выздоровевшего от неизлечимой болезни. Ее правая рука была перевязана. И…

…и на ее лицо был нанесен грим. Грим, до неузнаваемости меняющий ее облик. Но это она… это Бобби… это не сон…

Его глаза внезапно наполнились слезами. Только сейчас он понял, как одинок был без нее.

— Бобби? — спросил он. — Это действительно ты?

Бобби улыбнулась той самой хорошо знакомой ему улыбкой, которую он так любил. Это была она, Бобби. Бобби, его любимая.

Он подошел к ней, обнял, положив голову ей на плечо. Ему уже давно хотелось это сделать.

— Привет, Гард, — сказала она и заплакала.

Он заплакал тоже. Он поцеловал ее. Поцеловал ее. Поцеловал.

Она обняла его здоровой рукой.

— Но Бобби, — говорил он, целуя ее, — ты не должна…

— Тсс. Я должна. Это мой последний шанс, Гард. Наш последний шанс.

Они целовались, и ее блузка как бы случайно расстегнулась, и под ней показалось тело, белое и худое, с отвисшей грудью и торчащими ключицами, но он любил ее и целовал ее, и слезы текли по их лицам.

Гард, мой дорогой, любимый, всегда мой тссс О как я люблю тебя Бобби, я люблю люблю поцелуй меня поцелуй да Под ними хрустели еловые иголки. Счастье. Ее слезы. Его слезы. Они целовались, целовались, целовались без остановки. Встретив ее, Гард понял одновременно две вещи: как ему ее не хватало и что в лесу не поет ни единая птичка. Лес мертв.

Но они продолжали целоваться.

Воспользовавшись своей рубашкой вместо тряпки, Гард стер со своего лица ее грим. Неужели она намерена прямо сейчас заняться с ним любовью? Что ж, если она хочет…

Они оба сейчас представляли лакомый кусочек для комаров и москитов, но Гарднер не получил ни одного укуса и был также уверен, что и Бобби не укусил никто. Это не только грозное оружие, — думал он, глядя на корабль,

— но еще и отличный репеллент: отпугивает всех насекомых.

Он вновь натянул рубашку и коснулся лица Бобби, пробежал пальцами по щеке, стирая грим. Большая часть его, правда, уже была смыта слезами.

— Я ненавижу тебя, — прошептал он.

Ты любишь меня, — ответила она.

— Что?

Ты все услышал, Гард. Я знаю, что услышал.

— Ты сердишься? — спросил он, уверенный, что между ними вновь воздвигнется барьер, уверенный, что все закончится, потому что самые лучшие вещи когда-нибудь кончаются. И ему было грустно от этой уверенности.