— А на роль Фрица Арлинга можно пригласить сэра Джона Гилгуда, — предложил я. — Думаю, он прекрасно справится, хотя внешне они с ним совсем не похожи.
Шенк прикоснулся к Сьюзен только дважды. Его прикосновения были очень короткими, да и продиктованы они были, так сказать, производственной необходимостью, однако Сьюзен каждый раз морщилась. Я со своей стороны был совершенно уверен, что Шенк Tы имел в виду ничего непристойного, и не стал наказывать его. Этот недочеловек держался на удивление по-деловому, и, хотя его страшный нож сверкал всего в полутора футах от лица Сьюзен, я почти не волновался за мою возлюбленную.
— Давай поразмыслим об этом как следует, — сказал я. — Арлинг был австрийцем, а Гилгуд — англичанин, так что это, пожалуй, не самая лучшая идея. Придется подумать еще…
Шенк разрезал последнюю веревку.
Потом он отошел в ближний угол спальни и встал там, прижимая тесак к бедру и глядя на мыски своих ботинок.
Сьюзен его нисколько не интересовала. Он с головой ушел в себя, прислушиваясь к могучей симфонии воспоминаний, которая крещендо звучала внутри его — к своей «мокрой» музыке, в которую вплетались отчаянные крики Фрица Арлинга и сочные чавкающие звуки врубающегося в плоть ножа.
Соло на секаче для мяса исполнял он, Эйнос Юджин Шенк.
Эти воспоминания все еще были относительно свежи в его памяти, так что Сьюзен пока ничто не угрожало.
Сидя на краю кровати, Сьюзен с ожесточением срывала с запястий и лодыжек остатки веревок, не отрывая настороженного взгляда от Шенка. Руки ее заметно дрожали.
— Отошли его, — сказала она.
— Через пару минут, — согласился я.
— Немедленно!
— Еще рано.
Сьюзен вскочила. Ноги не держали ее, и мне показалось, что она вот-вот упадет, но все обошлось. Держась за мебель, Сьюзен кое-как добрела до двери ванной комнаты. Она все поглядывала на Шенка, но он, казалось, вовсе позабыл о ее существовании.
— Только не огорчай меня, Сьюзен, — сказал я, увидев, что она приготовилась закрыть за собой дверь. — Ты разобьешь мне сердце.
— Мы заключили договор, — откликнулась она. — И я намерена соблюдать условия.
С этими словами Сьюзен закрыла наконец дверь и исчезла из поля моего зрения. В ванной комнате не было ни камеры видеонаблюдения, ни микрофонов — ничего, что могло помочь мне контролировать ее поведение.
А ведь именно в ванной психически неустойчивый человек, обуреваемый манией самоубийства, может найти множество орудий для приведения в исполнение своего замысла. Например, бритвенные лезвия, ножницы, веревки, пластиковые пакеты, да мало ли что еще!.. На худой конец сгодится и простой осколок зеркала.
С другой стороны, раз я решил сделать ее своей матерью и любовницей, я должен был ей доверять. На недоверии нельзя построить никаких долгосрочных отношений — это скажет вам любой психолог из тех, что выступают по радио.
Я заставил Шенка подойти к двери ванной комнаты и прислушаться.
Я услышал, как Сьюзен мочится.
Потом загремел смывной бачок, и вода с шумом ринулась в унитаз.
Неожиданно плеск прекратился, и наступила тишина.
Полная тишина.
Она встревожила меня.
Любой перерыв в потоке информации чреват сбоем в работе.
Выждав ради приличия еще несколько минут, я — через Шенка — открыл дверь и заглянул внутрь.
Подпрыгнув от неожиданности, Сьюзен резко обернулась через плечо. Глаза ее сверкали от гнева и страха.
— Что такое?! — воскликнула она.
— Это я, Сьюзен, — сказал я через динамики комнатной аудиосистемы.
— Но… это и он тоже.
— Я удерживаю его под жестким контролем, Сьюзен, — объяснил я. — Шенк едва ли понимает, где он и что с ним. Сейчас его глаза — это мои глаза.
— Держи его от меня подальше. Ведь мы же договорились, — напомнила Сьюзен.
— Но ведь он — просто мой инструмент.
— Мне на это плевать. Я не хочу его видеть.
На мраморной полочке рядом с раковиной я заметил тюбик лечебной мази. Сьюзен втирала ее в свои натертые веревкой запястья и в обожженную ладонь. (Я почувствовал значительное облегчение, когда увидел, что ожог почти прошел.) Рядом стоял открытый флакончик с аспирином.
— Убери его! — потребовала Сьюзен решительно.
Я вывел Шенка из ванной и заставил закрыть дверь.
Вряд ли, рассудил я, человек, собирающийся покончить с собой, станет принимать аспирин и смазывать ожоги и ссадины, чтобы потом перерезать себе вены.