Вам возвращаю Ваш портрет

Будущие мои родители впервые увидели друг друга в Березниках, в барачной умывальной комнате. Папа был необычайно музыкален и элегантен. Он имел прекрасный голос, великолепно танцевал и всю жизнь бредил театром. Некоторое время даже служил Мельпомене. В Актюбинске, скрываясь от «доброжелателей», работал в областном драматическом театре монтером—осветителем. Пару раз оказывался на сцене, на подхвате, взамен не в меру выпивших артистов. Вспоминал об этом в шутливом тоне, но забыть ведь не мог. Когда моя мама, субтильная, задорная, с полотенцем наперевес и бруском солдатского мыла вошла в умывальню, папа самозабвенно распевал: «Скажите, девушки, подружке вашей». «Ну что тут за соловей объявился», — были первые слова моей матушки. Соловей, не прервав своей сладостной песни, влюбился. Однажды и навсегда, как полагается благородному человеку.

В Березниках мама оказалась по эвакуации. Моя вторая бабушка Ксения, родом из—под старинного русского города Ельца, гонимая накатом войны, со своей молоденькой дочерью Тамарой (моей будущей мамой) и меньшим сынком Валентином, коротала лихолетье за горами Урала. Дедушки не было. В свое время, окончив Воронежский сельскохозяйственный институт, дедушка Георгий служил крупным агроспециалистом на бескрайних просторах Поволжья. Много ездил, занимался подъемом сельского хозяйства, после страшного голода, унесшего миллионы крестьянских жизней. В одной из поездок крепко застудился, заболел воспалением легких и сгорел за считанные дни. Бабушка овдовела, навсегда сохранив верность единственному избраннику. До конца своих дней оставалась жить с моей мамой и сделалась ангелом—хранителем уже нашего семейного очага. Неотлучно держала при себе свадебный образ «Знамение Божией Матери» и пару венчальных свечей, с которыми отправилась на исповедание к прародителям.

Жизнь людей устроена таким образом, что чтобы не происходило во внешнем мире, какие бы страсти не полыхали вокруг, всегда остается нечто личное и часто самое важное, позволяющее превозмогать любые трудности и испытания. Война, понятное дело, занятие не из легких и сталинские экзекуции вовсе не праздник прилета скворцов, но люди тем не менее и в этих условиях хранили залог будущей жизни. Они влюблялись, назначали свидания, строили планы в грядущее и создавали новые, радующиеся своему голубиному счастью семьи.

В сорок четвертом мои родители справили свадьбу. По военному времени: с ведром вареной картошки на весь промерзший барак. Удобства, питание, одежда — все было на уровне военных лет, поэтому очень скоро оба заболели туберкулезом. Болезнь протекала тяжело, врачи рекомендовали немедленно покинуть Урал. Бабушка Ульяна, к тому времени, применилась выживать в условиях Гулага. Она стала работать в швейной бригаде, по изготовлению лагерной же верхней и нижней одежды. Шить ватные штаны и бушлаты было несравненно комфортней, нежели валить вековую тайгу. Тогда отец принял волевое решение и уехал с семьей в теплые края, на восстановление Донбасса. Народ там к концу войны подобрался пестрый, прямо по Ною — всякой твари по паре. Что могло быть желанней для уцелевшего отпрыска врагов народа, только и ищущего возможности затеряться в трудовых массовках, ухлыстнуть подальше от бдительного ока вождей. К тому же степной сухой климат Донбасса сулил надежду на полное исцеление.

Есть на луганщине небольшой шахтерский город, с веселым названием Красный Луч, вот туда и занесла нелегкая моих молодых родителей. Все в этом мире существует как связь времен и явлений, наверное были и какие—то тайные причины оказаться им на самом востоке Украины, где тесно переплелись судьбы украинского и русского народа, да еще десятков разношерстных национальных мастей. Здесь, на далеко просматривающейся, открытой многим ветрам земле и назначило проведение увидеть мне свет Божий. Аскетически суровым, скупым и сдержанным был тот край, хранивший в своих недрах солнечный шахтерский камень.

Мое первое воспоминание о себе запечатлелось и отложилось необычайно рано. Как сейчас вижу осенний приусадебный сад, маму, гуляющую с подружкой по саду и отчаянный детский крик. Это мама отлучает меня от груди, обмазав ее перцем. Мама, милая моя мама, сыну твоему уготована такая нелегкая стезя и зачем ты торопишься познакомить меня с болью, с обманом. Конечно, не со зла, конечно, по недомыслию, но такие вот серьезные нравы бытовали в нашем добродушном народе.