Молния

25

- Опять эти евреи, - со злобой повторил Гитлер. - А как насчет ядерного оружия, которое, как они утверждают, может выиграть для нас войну?

- Еще одна ложь, мой фюрер. В будущем была сделана не одна попытка создать такое оружие, и все они оказались неудачными. Это выдумки заговорщиков, чтобы растратить ресурсы и силы рейха.

Послышался гул и грохот взрывов.

Тяжелые рамы картин стучали по бетонным стенам.

Карандаши подпрыгивали в медном стакане.

Гитлер смотрел прямо в глаза Штефану, пристально изучая его.

- Все-таки если бы вы были изменником, то явились бы сюда с оружием и убили бы меня на месте.

Штефан подумывал именно об этом, потому что, только убив Адольфа Гитлера, он смыл хотя бы часть пятна со своей совести. Но это было бы проявлением эгоизма, потому что, убив Гитлера, он круто изменил бы ход истории и подверг огромному риску то будущее, которое уже существовало. Он не мог забывать о том, что его будущее было одновременно и прошлым Лоры; если он будет вмешиваться, чтобы изменить ход событий, установленный судьбой, он может изменить мир к худшему вообще и для Лоры в частности. Что, если он убил бы Гитлера сейчас и, вернувшись в 1989 год, обнаружил совершенно иной мир, в котором по каким-то причинам Лора вообще не появилась на свет?

Он мог бы уничтожить этого преступника, но тогда на него легла бы ответственность за тот мир, который возникнет после этого поступка. Здравый смысл говорил, что мир от этого станет только лучше, но он твердо знал, что здравый смысл и судьба - это два взаимоисключающих понятия.

- Да, мой фюрер, - сказал Штефан, - будь я изменником, я бы поступил именно так. И меня беспокоит, что настоящие изменники в Институте могут рано или поздно додуматься именно до такого способа покушения.

Гитлер побледнел.

- Завтра я закрою Институт. Ворота не будут функционировать, пока я не очищу весь Институт от предателей.

"Надо надеяться, что бомбардировщики Черчилля тебя опередят", - подумал Штефан.

- Мы одержим победу, Штефан, и в этом нам поможет твердая вера в наше великое предназначение, а не какая-нибудь гадалка. Мы победим, потому что это наша судьба.

- Да, это наша судьба, - согласился Штефан. - Правда на нашей стороне.

На лице безумца появилась улыбка. Под внезапным наплывом чувств, неожиданным по контрасту с прежним настроением, Гитлер заговорил об отце Штефана Франце и днях их молодости в Мюнхене: тайные собрания на квартире Антона Дрекслера, встречи в пивных "Хофбройхаус" и "Эберлброй".

Некоторое время Штефан слушал, изображая глубокое внимание, но, когда Гитлер заявил о своей постоянной и неизменной вере в сына Франца Кригера, Штефан поспешил воспользоваться этим моментом.

- Моя вера в вас, мой фюрер, непоколебима, а преданность не имеет границ.

Он поднялся, вытянул руку в приветствии, а другой нащупал кнопку на поясе под рубашкой и объявил:

- Теперь мне надо возвращаться в будущее, мне еще немало придется подтрудиться для вашего блага.

- Как, вы уходите? - удивился Гитлер, поднимаясь с кресла. - Разве вы не останетесь в вашей собственной эпохе? Почему вы хотите отправиться туда, когда вы сняли с себя подозрения?

- Кажется, я догадываюсь, где прячется этот предатель Кокошка. Его надо отыскать и доставить обратно, потому что, наверное, только Кокошка знает имена предателей в Институте и может их открыть.

Он быстро отсалютовал, нажал кнопку на поясе и покинул бункер прежде, чем Гитлер успел что-либо сказать.

Он возвратился в Институт вечером шестнадцатого марта, в тот самый день, когда Кокошка отправился за ним в погоню в горы Сан-Бернардино, чтобы никогда не вернуться обратно. Штефан сделал все, что было в его силах: он договорился об уничтожении Института и посеял в Гитлере недоверие к любой информации, исходившей оттуда. Он мог бы ликовать, если бы не терзавшая его мысль об отряде СС, который преследовал Лору в 1989 году.

Он ввел в пульт программирования Ворот данные, полученные с помощью компьютера, для своего последнего скачка в пустыню в окрестностях Палм-Спрингс, где Лора и Крис ждали его утром двадцать пятого января 1989 года.

26

Падая на землю, Лора уже знала, что пуля повредила или раздробила ей позвоночник; она не ощущала никакой боли и вообще не чувствовала своего тела.

Судьба стремится восстановить предопределенный ход событий.

Стрельба прекратилась.

Она могла повернуть голову, и то немного, и когда она это сделала, то увидела Криса, который стоял у "Бьюика", словно парализованный ужасом, как она была парализована пулей, раздробившей ей позвоночник. За спиной Криса, на расстоянии всего пятнадцати ярдов, она увидела человека, который бежал к ним с северного фланга; он был в темных очках, белой рубашке и черных брюках, в руках у него был автомат.