Молния

- Я пишу книги. Для этого необходима подготовительная работа. Я научилась добывать любую информацию, как и получать все, что мне нужно.

После чего она рассказала им о Толстяке Джеке, и полицейский налет на "Дворец пиццы" полностью, и даже более, подтвердил ее слова.

- Я на нее не в обиде, - сказал Толстяк Джек репортерам в связи с его привлечением к суду. - Она мне ничем не обязана. Никто из нас никому ничем не обязан, если только сам того не пожелает. Я анархист, мне нравятся такие женщины, как она. К тому же в тюрьму меня все равно не засадят. Я слишком толстый, я могу там умереть, а это жестоко и несправедливо.

Лора отказалась открыть имя раненого человека, которого она ночью одиннадцатого января привезла к доктору Бренкшоу и которому тот оказал помощь. Она только сказала, что это ее близкий друг, который находился с ней в доме у Биг-Бэр, когда на них напали преступники. Он, настаивала Лора, был невинным свидетелем событий, чья жизнь будет разрушена если она его втянет в это грязное дело; она также намекнула, что он женатый человек и что у нее с ним роман. Сейчас он выздоравливав после ранения, он почти поправился, но с неге довольно переживаний.

Власти оказывали на Лору сильное давление в связи с этим безымянным возлюбленным, но она стояла на своем, и они ничего не могли до биться, особенно если учесть, что она воспользовалась услугами самых лучших адвокатов в стране. Они не могли поверить, что таинственный незнакомец был ее любовником. Потребовалось провести совсем небольшое расследование, чтобы выяснить, что они с мужем, который умер всего год назад, нежно любили друг друга и что она еще не оправилась после потери, так что вряд ли кто мог поверить, что у нее появился любовник, когда она еще продолжает жить памятью о муже.

Нет, она не могла объяснить, почему ни у кого из убитых не оказалось никаких документов, или почему они были одеты в одинаковые костюмы, или почему у них не было собственного автомобиля и им пришлось позаимствовать его у двух женщин, приехавших в церковь, или почему они запаниковали в центре Палм-Спрингс и убили там полицейского. На двух телах, на талии, были обнаружены следы, оставленные чем-то вроде пояса, однако сами пояса обнаружены не были, и она тоже об этом ничего не знала. Откуда знать, повторяла она, отчего подобные люди совершают антиобщественные поступки? Это была загадка, которую не могли разрешить самые опытные социологи и эксперты в области криминологии. И если все эти эксперты не могут пролить свет на подлинные причины подобного антиобщественного поведения, то как она может дать ответ на более простой, но очень загадочный вопрос о том, куда девались пояса? Когда же ей устроили встречу с женщинами, у которых похитили "Тойоту", и те утверждали, что преступники были ангелами, Лора их выслушала с явным вниманием, даже любопытством, широко раскрыв глаза, но потом попросила полицию избавить ее от встреч с глупыми фантазерками, проявляющими интерес к ее делу.

Ничто не могло ее заставить сказать лишнее. Она была тверже гранита.

Она была крепче железа.

Она была как сталь. Она упорно стояла на своем. Власти изо всех сил нажимали на нее, но безрезультатно. По прошествии нескольких дней они начали на нее сердиться. После нескольких недель они были в бешенстве. После трех месяцев они ее ненавидели и мечтали наказать за неуважение к ним. Через шесть месяцев они почувствовали усталость. Через десять месяцев им все надоело. Через год они постарались о ней забыть.

Ну а тем временем они выискивали слабое звено, и таковым, по их мнению, являлся ее сын Крис. Они не наседали на него так решительно, как на нее, они прибегли к ласке, хитрости, обману, разным уловкам, чтобы заставить мальчика открыть то, что скрывала его мать. Но когда они расспрашивали о неведомом раненом человеке, он в ответ рассказывал им разные истории о героях мультиков и детских фильмов. Когда же они пытались выудить у него подробности событий в пустыне, он долго им рассказывал о сэре Томми-жабе, верном слуге Королевы, который снимал у них в доме комнату. Когда они пытались услышать хотя бы слово о том, где они с матерью прятались и что делали эти шестнадцать дней с десятого по двадцать пятое января, мальчик сказал:

- Я все это время проспал, я был в коме, и еще у меня была, как это называется, потеря памяти.

В конце концов, в отчаянии от их непонятливости, он сказал:

- Видите ли, это наше семейное дело. Разве вы не знаете, что это такое? Я могу говорить об этом только с мамой и ни с кем другим. Если обсуждать семейные дела с посторонними, то скоро у вас не будет дома. Кто вас тогда поддержит?