Молния

Но хуже настойчивости Угря была та пугающая быстрота, с какой росла его темная страсть к Лоре, болезненная тяга, которую выдавали напряженность его взгляда и кислый запах пота, распространявшийся вокруг, стоило ему оказаться в одной комнате с Лорой.

Лора, Рут и Тельма убеждали себя, что каждый день бездействия Угря уменьшает угрозу с его стороны, что его нерешительность говорит о том, что Лора для него неподходящая жертва. В глубине души они понимали, что принимают желаемое за действительное, но не осознавали всей опасности, пока однажды в субботу в конце августа они, вернувшись к себе в комнату, не застали Тамми, которая в припадке извращенной ревности уничтожала Лорину библиотечку.

Пятьдесят книг в мягких обложках, любимых книг, которые она забрала с собой из квартиры над бакалейной лавкой, хранились у Лоры под кроватью. Тамми вытащила их на середину комнаты и в припадке ярости изорвала на части более половины.

Лора в растерянности остановилась, но Рут и Тельма оттащили девочку от кучи книг.

Это было для Лоры настоящим ударом: и потому, что это были ее любимые книги, и потому, что их купил отец, а значит, это была ниточка, связывавшая ее с ним; но больше всего потому, что это была ее единственная собственность. Принадлежавшие ей вещи были немногочисленны и убоги, но она внезапно поняла, что они служили ей защитой против жестокости окружающего мира.

Тамми потеряла всякий интерес к книгам, как только перед ней возник настоящий предмет ее ненависти.

- Ненавижу тебя, ненавижу! - Впервые за время их знакомства Лора видела ее в таком состоянии: бледное худое лицо Тамми покраснело, исказилось от злости. Несмотря на темные круги под глазами, она больше не казалась слабой или несчастной; наоборот, она была само неистовство и ярость.

- Ненавижу тебя, Лора, ненавижу!

- Тамми, милая, - Тельма пыталась удержать девочку, - ведь Лора не сделала тебе ничего плохого.

Тяжело дыша, но уже не вырываясь из рук двойняшек, Тамми крикнула Лоре:

- Он только о тебе и говорит, он больше не обращает на меня внимания, только о тебе одной, ненавижу! И что тебя сюда принесло! Ненавижу!

Никто не спрашивал, о ком идет речь. Всем было ясно: об Угре.

- Я ему не нужна, я никому больше не нужна, я ему нужна только для того, чтобы добраться до тебя. Все Лора, Лора, Лора. Он хочет, чтобы я заманила тебя в укромное местечко, чтобы его не побеспокоили, но я на это ни за что не пойду! Если он своего добьется, мне конец. - Ее лицо побагровело от бешенства. Но ужаснее всего было то глубокое отчаяние, которое скрывалось за ее яростью.

Лора выскочила из комнаты и по длинному коридору побежала в уборную. Задыхаясь от отвращения и страха, она упала на колени на разбитые пожелтевшие изразцы перед одним из унитазов, и ее вырвало. Почувствовав облегчение, она долго полоскала рот над раковиной, брызгала в лицо холодной водой. Когда она наконец подняла голову и посмотрела на себя в зеркало, слезы хлынули у нее из глаз.

Она плакала не потому, что была одинока и напугана. Она плакала о Тамми. Как же отвратительно жесток этот мир, если десятилетняя девочка дошла до такого падения; если единственным выражением сочувствия взрослых были слова безумца, который ее совратил; если ее единственным богатством было худенькое недоразвитое тело ребенка.

Лора понимала, что положение Тамми куда серьезнее, чем ее собственное. Даже лишившись книг, Лора сохранила светлые воспоминания о любящем, добром, нежном отце, чего не было у Тамми. Даже если отнять у нее немногие принадлежащие ей предметы, Лора все равно сохранит ясность ума, а психика Тамми уже изуродована, и, наверное, навсегда.

4

Шинер жил в бунгало на тихой улочке в Санта-Ана. Это был один из пригородов, застроенных после второй мировой войны, состоящий из небольших аккуратных домиков, украшенных интересными архитектурными деталями. К лету 1967 года фикусовые деревья сильно разрослись и укрывали своими широкими ветвями стоявшие под ними коттеджи; дом Шинера затеняли еще и разросшиеся кусты азалий и миртов и цветущие красными цветами кусты гибискуса.

Близилась полночь, когда Штефан открыл с помощью пластмассовой отмычки замок задней двери и вошел в дом. Осматривая бунгало, он не таясь зажигал свет и не заботился о том, чтобы задернуть занавески.

Кухня сияла ослепительной чистотой. На покрытых голубым пластиком прилавках не было ни соринки. Хромированные части кухонных приборов и оборудования. Краны над раковиной и металлические ножки кухонной мебели блестели ярким блеском, не замутненным ни единым отпечатком пальцев.