Зелёная Миля (Green Mile)

– Помогите! – опять закричал я, повернулся к переходу и там увидел Джона Коффи, стоявшего в тени, словно тень, – крупный мужчина с длинными, свисаю-щими руками и лысой головой. – Джон! – крикнул я. – О Джон, пожалуйста, помоги! Помоги Дженис!

Капля дождя попала мне в глаза. Я сморгнул – и Джон Коффи исчез. Я увидел тени, которые принял за него... но это были не только тени, я уверен. Он был там. Может, только его призрак, но он там был, и дождь на его лице смешивался с нескончаемым потоком слез.

Дженис умерла у меня на руках, прямо там, под дождем, рядом с грузовиком с удобрениями, пахнущем горящим дизельным топливом. Она не приходила в сознание: глаза не прояснялись, и губы не прошептали последних слов о любви. Просто ее тело судорожно дернулось у меня под руками – и все. Впервые за долгие годы я вспомнил сидящую в постели Мелинду Мурс, которой все доктора в Индианоле предрекали скорую смерть, Мелинду Мурс – свежую и отдохнувшую, разглядывающую Джона Коффи ясными, удивленными глазами. Мелинду, которая сказала: «Мне снилось, что ты блуждаешь в темноте, как и я. Мы нашли друг друга».

Я опустил бедную, разбитую голову жены на мокрый бетон шоссе, встал на ноги (это было легко, я отделался одним небольшим порезом на левой руке) и закричал его имя в тень перехода:

– Джон! ДЖОН КОФФИ! ГДЕ ТЫ, ПАРЕНЬ?

Я пошел к этим теням, отбрасывая с пути плюшевого мишку с окровавленным мехом, пару очков в металли-ческой оправе с разбитым стеклышком, оторванную руку с обручальным кольцом на пальце.

– Ты спас жизнь жене Хэла, почему не моей? Почему не Дженис? ПОЧЕМУ НЕ МОЕЙ ДЖЕНИС?

Ответа не последовало, – только запах горящего мазута и горелой плоти, только дождь, бесконечно льющий с серого неба, барабанящий по бетону. Моя жена лежала мертвая на дороге за моей спиной. Ответа не было тогда, нет его и сейчас. Но, конечно же, Джон Коффи спас не только Мелли Мурс в 1932-м или мышонка Дэла, того, кто умел делать фокус с катушкой и искал Дэла задолго до его прихода... и задолго до прихода Джона Коффи.

Джон спас и меня, и спустя годы, стоя под неустанным алабамским дождем в поисках человека, которого не было среди теней, блуждающих в переходе, стоя среди разбросанного багажа и тел погибших, я узнал ужасную вещь: иногда нет совершенно никакой разницы между спасением и проклятием.

Я чувствовал, как что-то проходило сквозь меня, когда мы вдвоем сидели на его койке 18 ноября 1932 го-да. Проистекало из него в меня. Та странная сила, которой он обладал, пробегала по нашим сомкнутым рукам, как никогда не смогут наши любовь, надежда и добрые намерения. Я чувствовал сначала покалывание, потом оно превратилось во что-то огромное и перепол-няющее, похожее на волну – сила, которой я никогда не чувствовал ни прежде, ни потом. С того дня у меня никогда не было ни воспаления легких, ни гриппа, ни хотя бы простуженного горла. У меня никогда больше не было «мочевой» инфекции, даже порезы никогда не гноились. Иногда я болел простудой, но не часто: раз в шесть или семь лет, и, хотя люди, которые не простуживаются, обычно болеют более серьезно, со мной было совсем не так. Однажды, в том ужасном 1956 году, у меня вышел желчный камень. И хотя это может показаться странным, что-то во мне обрадовалось боли, с которой выходил этот камень. Это был единственный раз, когда я испытал боль со времени моих проблем с мочевой системой двадцать четыре года назад. Болезни, уносившие одного за другим моих друзей и любимых, пока никого из них не осталось: инсульты, рак, инфаркты, болезни печени и крови – меня миновали, объехали, как машины объезжают оленя или енота на дороге. В единственной серьезной катастрофе я не пострадал, отделался лишь царапиной на руке. В 1932-м Джон Коффи зарядил меня жизнью. «Наэлектризовал» меня жизнью, можно сказать. Со временем я, конечно, умру, все иллюзии насчет бессмертия, если они у меня и были, канули в Лету вместе с Мистером Джинглзом, но я пожелаю смерти задолго до ее прихода. Честно говоря, я уже хочу смерти, с тех пор как умерла Элен Коннелли. Нужно ли об этом говорить?

Я просматриваю эти страницы, листая их своими дрожащими, в старческих пятнах руками, и мне интересно, есть ли здесь какой-то смысл, как в книжках, которые считаются духовно возвышающими и облагора-живающими. И я опять возвращаюсь к проповеди своего детства, шумным собраниям в Церкви молитвы «Отче наш, сущий на Небесах», и вспоминаю, как проповедник говорил, что Божье око не дремлет, оно видит и замечает даже самое малое из своих созданий. Когда я вспоминаю Мистера Джинглза и те щепочки, что нашли мы в дыре балки, то думаю, что так и есть. Но ведь тот же Бог так жестоко принес в жертву Джона Коффи, пытавшегося творить добро по-своему, как только ветхозаветный пророк мог принести в жертву беззащитного агнца, ...как Авраам пожертвовал бы собственным сыном, если бы ему и впрямь повелели. Я вспоминаю слова Джона, что Уортон убил близняшек Деттерик их любовью друг к другу, и такое происходит каждый день по всему миру. Значит Бог позволяет, чтобы оно случалось, и, когда мы говорим: «Я не понимаю», Бог отвечает: «Мне все равно».