Зелёная Миля (Green Mile)

– Уэтмор не понимает, что у него нет над ними никакой власти, – сказал Дин. – Что бы он ни делал, хуже уже им не будет, казнить их можно только раз. Пока он сам этого не поймет, он опасен и для окружающих, и для самого себя.

Перси вошел в мой кабинет и захлопнул за собой дверь.

– Все я да я, – проговорил Билл Додж, – как надутое вонючее яйцо.

– Ты не знаешь и половины, – заметил Дин.

– Ну, давай посмотрим с лучшей стороны. – Билл всегда предлагал посмотреть с лучшей стороны и так надоел, что хотелось щелкнуть его по носу, когда он произносил эти слова. – Твоя умная мышь все равно ведь удрала.

– Да, но больше мы ее не увидим, – сказал Дин. – Представляю, как перепугал ее этот проклятый Перси Уэтмор.

3.

Это было логично, но неверно. Мышь вернулась на следующий вечер, как раз в первую из двух ночей, когда Перси не дежурил, а потом его перевели в ночную смену.

Вилли-Пароход появился около семи вечера. Я дежу-рил и видел, как он пришел, со мной были Дин и Харри Тервиллиджер. Харри сидел за столом. Вообще-то мое дежурство было днем, но я оставался, чтобы провести время с Вождем, чей час уже приближался. Биттербак внешне держался стойко, как полагается людям его племени, но я видел: в нем поднимается страх перед грядущим концом, как отравленный цветок. Поэтому мы разговаривали. С ними можно поговорить и днем, но днем плохо: крики, разговоры (не говоря уже о периодических драках), доносящиеся с прогулочного дворика, размеренный лязг печатных станков в типогра-фии, редкие крики охранников с приказом поднять или убрать что-либо, а то и просто: «Пойди сюда, дерьмовый Харви». После четырех становится получше, а после шести все затихает. С шести до восьми – самое лучшее время. В это время в их головах снова появляются глубокие мысли, словно вечерние тени (это видно по глазам), и тогда лучше замолчать. Они еще слушают, что им говорят, но смысл ваших речей уже не доходит. После восьми они готовятся и представляют, как будет сидеть на голове шлем и чем пахнет воздух внутри черного мешка, который им натянут на потные лица.

Но я застал Вождя в удачное время. Он рассказал мне о своей первой жене, о том, как они вместе построили вигвам в Монтане. Это были самые счастливые дни в его жизни, заметил он. Вода была такой чистой и холодной, что при каждом глотке ломило зубы.

– Послушайте, мистер Эджкум, – сказал Вождь. – Как вы думаете, если человек искренне раскаялся в содеянном, сможет ли он оказаться в том времени, которое было для него самым счастливым, и жить там вечно? Может, это и есть рай?

– Именно в это я и верю, – ответил я, и это была ложь, о которой совсем не жалею. Я узнавал о добре и зле от своей прекрасной матушки и верил в то, что Святое Писание говорит об убийцах: для них нет царства небесного. Я думаю, они попадают прямо в ад, где горят в муках до тех пор, пока Бог наконец не велит Архангелу Гавриилу протрубить конец. Потом они исчезнут и, наверное, будут этому рады. Но я никогда даже намеком не обмолвился об этом Биттербаку, да и никому из них. Думаю, в душе они все знали. Где твой брат, сказал Господь Каину, его кровь вопиет мне из земли, и я сомневаюсь, чтобы эти слова удивили именно это заблудшее дитя. Готов спорить, что он слышит, как кровь Авеля взывает к нему из земли на каждом шагу.

Вождь улыбался, когда я уходил, наверняка вспоминая свой вигвам в Монтане и жену, лежащую с обнаженной грудью у огня. Я не сомневался, что и он скоро будет в огне.

Я пошел вверх по коридору, и Дин рассказал мне о своей вчерашней стычке с Перси. Думаю, он специально поджидал меня, чтобы рассказать, и я слушал его внимательно. Я всегда внимательно слушал, если дело касалось Перси, потому что был согласен с Дином, что Перси из тех людей, которые приносят неприятности и окружающим, и самим себе.

Когда Дин заканчивал рассказ, появился старый Тут-Тут со своей красной тележкой с закусками, на которой от руки были написаны библейские изречения («Господь будет судить народ свой», «Я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша», а также другие подобные ободряющие сентенции), и продал нам бутерброды и ситро.

Дин искал мелочь в кармане, говоря, что больше не увидит Вилли-Парохода, что этот проклятый Перси Уэтмор напугал его до смерти, когда вдруг Тут-Тут спросил: «Что это там, ребята?».

Мы посмотрели и увидели мышонка собственной персоной, семенящего по центру Зеленой Мили. Он прошел немного, остановился, огляделся вокруг черными бусинками глаз и отправился дальше.