Мобильник

— Ухо-ди! — Молодой мужчина, похоже, с огромным трудом выплевывал из себя слова. Клай подпрыгнул. Если бы палец лежал на спусковом крючке револьвера, обязательно прогремел бы выстрел. Это было не «Ли», не «И-ин», а настоящее слово. Клай подумал, что услышал его и в голове, но слабо, очень слабо. Как умирающее эхо.

— Ты!.. Иди! — ответил мужчина постарше. В мешковатых бермудских шортах с огромным коричневым пятном на заду. То ли от земли, то ли от дерьма. Говорил он с таким же трудом, но на этот раз эха в голове Клай не услышал. Парадоксально, но из этого сделал вывод, что в первый раз эхо все-таки было.

О нем они полностью забыли. В этом он мог не сомневаться.

— Мой! — Молодой мужчина вновь выплюнул слово. И как нелегко ему это давалось. Все тело напряглось ради того, чтобы слово слетело с губ. За его спиной несколько маленьких окошек на широких воротах гаража вылетели наружу дождем осколков.

Последовала долгая пауза. Клай, зачарованный, наблюдал. После ухода из Кент-Понда впервые забыл про Джонни. Мужчина постарше, похоже, лихорадочно думал, внутри шла неистовая борьба, и Клай предполагал, что борьба эта направлена на одно: суметь выразить свои чувства словами, как он это делал раньше, прежде чем Импульс лишил его дара речи.

На крыше пожарной станции — по существу, обычного гаража — коротко взвыла сирена, словно на мгновение восстановилась подача электроэнергии. И огни древней пожарной машины, фары и красные «маячки», вспыхнули, осветив мужчин и отбросив их тени, и погасли.

— Черта… с два! — Старший тоже выплевывал слова, как кусочки мяса, попавшие в дыхательное горло.

— Мойбиль! — выкрикнул молодой мужчина, и в голове Клая тот же голос прошептал: «Мой автомобиль!» Все стало ясно. На этот раз не поделили не коробку с «туинкис», а старый пожарный автомобиль. Только происходило это ночью, да, на ее исходе, но в темноте, и они почти что начали говорить. Черт, да они просто говорили!

Однако время разговоров, похоже, вышло. Молодой мужчина наклонил голову, бросился к тому, что постарше, боднул в грудь. Старший растянулся на земле. Молодой споткнулся о его ноги и плюхнулся на колени.

— Черт! — выкрикнул он.

— Фак! — выкрикнул второй. Двух мнений быть не могло. «Фак» ни с чем не спутаешь.

Они поднялись на ноги, разошлись футов на пятнадцать. Клай чувствовал их ненависть. Она копошилась у него в голове, выдавливала глаза, пытаясь выбраться наружу.

— Это… мойбиль! — сказал молодой мужчина, и в голове Клая прозвучал едва слышный шепот молодого мужчины: Это мой автомобиль.

Мужчина постарше набрал полную грудь воздуха, вскинул руку, показал молодому мобилоиду средний палец.

— Сядь! На это! — проговорил он ясно и отчетливо.

Теперь уже оба наклонили головы и бросились друг на друга. Головы столкнулись с таким оглушающим треском, что Клая передернуло. На этот раз вышибло все стеклянные панели ворот гаража. Сирена издала долгий боевой вопль, прежде чем смолкнуть. Флюоресцентные лампы под потолком гаража вспыхнули и горели не меньше трех секунд, питаемые чистой энергией безумства. Вдруг запела Бритни Спирс: «Упс!.. Я сделала это снова». Провода с чавканьем лопнули и свалились чуть ли не на Клая, который тут же отступил на шаг. Вероятно, напряжения в них не было, не могло быть, но…

Мужчина постарше упал на колени, кровь хлынула у него из ушей. «Мой автомобиль!» — произнес он ясно и отчетливо, после чего рухнул лицом вниз.

Молодой повернулся к Клаю, чтобы призвать его в свидетели своей победы. Кровь вытекала из-под его грязных спутанных волос, лилась между глаз, носом разделялась на два потока, захватывала уголки рта. Его глаза, отметил Клай, не были пустыми. В них читалось безумие. Клай понял, сразу и окончательно: если весь цикл ведет к этому, спасти сына уже невозможно.

— Мойбиль! — прокричал молодой мужчина — Мойбиль, мойбиль! — Сирена пожарного автомобиля коротко взвыла, словно соглашаясь. — МОЙБ…

Клай пристрелил его. Потом убрал револьвер в кобуру.

«Почему нет, — думал он, — они могут поставить меня на пьедестал только раз». Однако его еще трясло, когда он ломал дверь одного из номеров единственного в этой части города мотеля «Герливилл», и ему потребовалось много времени, чтобы уснуть. Вместо Порватого во сне к нему пришел сын, грязный, с пустыми глазами, который, стоило Клаю позвать его по имени, отвечал: «Иди черту мойбиль».