Казино смерти

Как обычно, когда я уходил, он поднялся со стула. Меня такие его телодвижения тревожили, потому что могли привести к резкому увеличению кровяного давления и инсульту, который тут же свалил бы его с ног.

Он обнял меня, я — его. Мы так расставались всегда, словно не надеялись увидеться вновь.

Я задавался вопросом: а может, система распределения душ иногда давала сбой, и не та душа оказывалась не в том теле? Полагаю, это святотатство. Но к этому времени, спасибо моему болтливому рту, я уже потерял надежду попасть в компанию святых.

Конечно же, при таком добром сердце Оззи имел полное право на здоровое, без лишнего жира, тело и десять пальцев. И моя жизнь была бы куда более осмысленной, если бы я был его сыном, а не отпрыском больных на голову родителей, которые бросили меня на произвол судьбы.

— Что теперь? — спросил он, когда мы расцепились.

— Не знаю. Никогда не знаю. Все приходит ко мне само.

Честер так и не помочился на мои кроссовки. Я пересек лужайку, миновал рощу и покинул участок через калитку в заборе.

Глава 12

Я особо и не удивился, когда ноги вновь привели меня к кафе «Синяя луна».

Ночной покров еще придавал переулку некую романтичность, но дневной свет лишил его всякого подобия красоты. Нет, конечно, в переулке не приходилось месить ногами грязь, там не кишели грызуны, просто все было серым, мрачным, ободранным, отталкивающим.

Собственно, и везде человеческая архитектура уделяет фасаду куда больше внимания, чем черному ходу, общественное превалирует над частным. Впрочем, по большей части причина в ограниченности ресурсов, жестких бюджетных рамках.

Дэнни говорит, что этот аспект архитектуры также и отражение человеческой природы: большинство людей о внешности заботятся куда больше, чем о состоянии души.

Хотя я не столь циничен, как Дэнни, и не считаю удачной аналогию между душой и черным ходом, нельзя не признать, что правда в его словах есть.

Чего я не смог разглядеть в светло-лимонном утреннем свете, так это какой-нибудь зацепки, которая могла бы хоть на шаг приблизить меня к его психопату-отцу.

Полиция сделала свою работу и отбыла. Увезли на полицейскую стоянку и фургон «Форд».

Я пришел к кафе не потому, что надеялся найти что-либо, упущенное полицией и экспертами, чтобы потом, превратившись в Шерлока, дедуктивным методом вычислить местонахождение плохишей.

Я вернулся, потому что именно здесь меня подвело шестое чувство. Надеялся, что на этот раз оно проявит себя и укажет, в каком направлении нужно двигаться.

Напротив двери на кухню кафе «Синяя луна» на втором этаже находилось окно, из которого выглядывала пожилая женщина в синем халате, когда я двумя часами раньше подходил к фургону. Теперь же я видел, что окно закрыто, а шторы задернуты.

Подумал о том, а не переговорить ли с женщиной. Но решил, что ее наверняка допросила полиция. А копы умели куда лучше меня анализировать показания свидетелей.

Я медленно двинулся на север, к концу квартала. Потом развернулся и пошел на юг, мимо кафе «Синяя луна».

Между мусорными контейнерами под углом стояли пикапы и фургоны. Шла разгрузка и прием товаров. Хозяева магазинов, прибывшие за час до прихода сотрудников, копошились у черного хода своих заведений.

Смерть приходит, смерть уходит, но торговля продолжается.

Несколько человек обратили на меня внимание.

Кого-то я знал, но не так чтобы близко, других видел впервые.

Я не удивлялся тому, что в городе меня узнают. Многие видели в газетах фотографии героя, который остановил психа, устроившего побоище прошлым августом.

Сорок один раненый. Некоторые остались на всю жизнь калеками и инвалидами. Девятнадцать убитых.

Я мог предотвратить стрельбу. Вот тогда и получил бы право считаться героем.

Чиф Портер говорит, что без моего вмешательства погибли бы сотни людей. Но потенциальные жертвы, с которыми только могло что-то случиться, для меня не в счет.

Реальны лишь убитые.

Никто из них не задержался в этом мире. Все двинулись дальше.

Но слишком уж часто я вижу их ночами во сне. Такими же, как при жизни, какими они бы остались, если б выжили.

В такие ночи я просыпаюсь с чувством потери, столь острым, что предпочел бы не просыпаться вовсе. Но, проснувшись, продолжаю жить, ибо дочь Кассиопеи хочет, чтобы я жил, ожидает от меня, что я буду жить.