Лицо в зеркале

Если человек в курсе истинных отношений отца и сына, его можно простить за то, что он не связал кукольный глаз, занявший место сердцевины яблока, и этого удивительного мальчика. Однако Этан отругал себя за то, что не увидел этой связи.

Нажал клавишу «ИНТЕРКОМ» на телефонном аппарате, потом номер комнаты охраны в доме смотрителя поместья.

— Пит? Кен? У нас, похоже, нештатная ситуация. Ему никто не ответил.

— Пит? Кен? Вы на месте? Молчание.

Этан сдернул с рычага трубку. Тишина.

Глава 88

Человек-гиена спал в чистой клетке, не запачканной сувенирами, взятыми с мест преступлений. Рисковый не нашел ни предметов одежды с пятнами крови жертв, которые убийца мог бы подносить к лицу, чтобы вдохнуть аромат смерти, ни женских украшений, которые он мог бы любовно перебирать, ни полароидных фотографий Джастины Лапуты или Мины Райнерд, сделанных после того, как он отделал их каминной кочергой и мраморной лампой с бронзовыми украшениями.

После быстрого, но тщательного обыска гардеробной, ящиков комодов, прикроватных столиков и других мест, где Лапута мог бы держать что-то такое, что не следовало видеть посторонним, Рисковому не удалось обнаружить улик, свидетельствующих как о совершенных преступлениях, так и о психопатическом поведении.

Как и внизу, в глаза прежде всего бросалась стерильная чистота дома Лапуты, какой обычно добиваются разве что в лабораториях биохимического оружия, и удивительный порядок в большом и малом. Не только вещи, лежащие на виду, но и те, что находились в ящиках и шкафчиках, устанавливались и укладывались с помощью микрометра, транспортира и поверочной линейки. Носки и свитера, похоже, складывал робот.

Рисковый вновь почувствовал, что для Владимира Лапуты дом являл собой убежище от грязи окружающего мира.

Он переместился из спальни хозяина в коридор второго этажа, на мгновение остановился, прислушался, но не услышал ничего, кроме шума поливающего крышу дождя. Взглянул на часы, прикинул, сколько в его распоряжении времени, если оно есть вообще, на осмотр остальных комнат второго этажа.

Интуиция редко подводила Рискового, но сейчас не давала о себе знать. Профессор мог вернуться как с минуты на минуту, так и через несколько часов, а то и дней.

Он открыл дверь, находящуюся ближе всего от спальни, по той же стороне коридора, зажег свет.

Судя по всему, попал в кладовую. Увидел обычные картонные коробки, пронумерованные красными числами. Стояли они стройными рядами, по три коробки в высоту.

Рисковый переступил порог и тут же увидел, что коробки заклеены липкой лентой, оторвав которую он не смог бы точно приклеить ее на прежнее место. Так что от осмотра содержимого коробок пришлось отказаться.

Приближаясь к последней комнате на той же стороне коридора, он почувствовал неприятный запах. К тому времени, когда добрался до приоткрытой двери, запах превратился в жуткую вонь.

В этой вони Рисковый различил запах гниющей плоти, с которым ему многократно приходилось сталкиваться по службе в отделе расследования грабежей и убийств. Он заподозрил, что его все-таки ждет один из сувениров Лапуты, и пожалел о съеденных чизбургерах с картошкой.

Свет из коридора освещал только малую часть комнаты. Все остальное пряталось во тьме.

Когда он вошел и щелкнул выключателем, зажглась лампа на прикроватном столике. На мгновение он подумал, что на кровати, наполовину прикрытый простыней, лежит труп.

А потом налитые кровью глаза, с надеждой смотрящие на него, моргнули.

Наяву Рисковый никогда раньше не видел человека в такой степени истощения. Так выглядели узники концентрационных лагерей, которых не кормили, заставляя работать до упада, после чего сбрасывали в общие могилы.

Несмотря на стойку для внутривенного вливания и банку, в которую по катетеру поступала моча, Рисковый сразу понял, что видит перед собой не прикованного к кровати родственника, за которым ухаживает профессор Лапута. Мужчина на кровати не видел должной заботы, знал только жестокое обращение со стороны своего тюремщика.

Оба окна в комнате забили фанерой и законопатили стыки, чтобы внутрь не проникало ни лучика света, а наружу — ни звука.

На полу в одном углу лежали ножные кандалы, цепи и наручники. Определенно железо осталось в комнате с тех времен, когда мужчину только-только поместили сюда и его следовало обездвижить.

Рисковый уже какое-то время говорил вслух, прежде чем смог себя услышать. А с губ его могли срываться только молитвы, которым в детстве научила его бабушка Роза.