Лицо в зеркале

— Тут как-то вечером по ти-ви показывали старый фильм, — заметил Этан. — С Френки Авалоном и Аннеттой Финиселло. Практически все действие во время вечеринки на пляже. Тогда женщины были другими.

— Как и все. Никто не стал лучше с середины шестидесятых. Жаль, что я не родился тридцатью годами раньше. Так как умер ваш друг?

— Четверо парней решили, что он их кинул, поэтому связали ему руки за спиной и держали голову под водой в унитазе достаточно долго, чтобы вызвать необратимые изменения в мозгу.

— Это отвратительно.

— Да, не Агата Кристи, — согласился Этан.

— Но раз вы этим занимаетесь, значит, что-то между вами и вашим другом осталось. Если кто не хочет быть душеприказчиком, заставить его невозможно.

Двое представителей управления судебно-медицинского эксперта распахнули двойные двери и вошли в приемную.

Первый, высокий, лет пятидесяти с гаком, явно гордился тем, что сохранил все волосы. И если его пышной шевелюре чего-то не хватало, так это вплетенных в нее бантов.

Напарника Шевелюры Этан знал. Хосе Рамирес, ширококостный мексиканец с близорукими глазами и добродушной, сонной улыбкой медведя коалы.

Хосе жил с женой и четырьмя детьми. И пока Шевелюра подписывал бумаги, которые дал ему Вин Толедано, Этан спросил Хосе, не покажет ли тот ему последние фотографии Марии и детей.

По завершении формальностей Толедано провел их через другую дверь в теплицу. Здесь пол вместо винила устилала керамика, большие квадратные плиты со стороной в шестнадцать дюймов: легче стерилизовать в случае загрязнения телесными жидкостями.

Несмотря на то, что воздух в теплице постоянно очищался сложной системой фильтрации, слабый, но неприятный запах оставался. Действительно, в большинстве своем умершие не благоухали мылом, шампунем или одеколоном.

Тела могли лежать и в четырех стандартных, из нержавейки ящиках, неотъемлемой части любого морга, но прежде всего в глаза бросились два трупа на каталках. Оба накрытые простынями.

Третья каталка пустовала, простыня частично сползла на пол, но именно к ней и направился Толедано. На лице читалось крайнее недоумение.

— Его привезли на ней. Тут он и лежал.

В полном замешательстве Толедано откинул простыни с лиц двух других покойников. Данни Уистлера среди них не было.

Один за другим он выдвинул четыре стальных ящика. Все пустовали.

Поскольку огромное большинство пациентов попадало из больницы домой, а не на кладбище, теплица, в сравнении с городским моргом, была крохотной. И во все возможные тайники они уже заглянули.

Глава 7

В комнатке без окон, расположенной тремя этажами ниже уровня земли, с четырьмя живыми и двумя мертвецами, на мгновение воцарилась такая тишина, что Этан вроде бы услышал, как высоко над головой дождь хлещет по земле.

Первым заговорил Шевелюра:

— Вы хотите сказать, что отдали Уистлера кому-то еще?

Толедано решительно покачал головой:

— Никогда. Такого со мной не случалось ни разу за все четырнадцать лет, которые я здесь работаю. Я не новичок.

Широкая дверь позволяла беспрепятственно вывозить труп на каталке из теплицы в гараж машин «Скорой помощи». Она запиралась на два накладных замка. Оба кто-то открыл.

— Я оставил дверь запертой, — твердил Толедано. — Она всегда заперта на оба замка, практически всегда, за исключением тех случаев, когда выдается труп, но я при этом присутствую, стою здесь, наблюдаю.

— Да кому захочется красть труп? — спросил Шевелюра.

— Если какому-то извращенцу и захочется, у него не получится, — Вин Толедано распахнул дверь в га-

раж, чтобы продемонстрировать, что замочных скважин на наружной стороне нет. — Два накладных замка. Ключей к ним нет. Открыть замки можно только из этой комнаты.

От волнения голос Толедано задрожал. Этану не составило труда понять его состояние: Толедано имел все основания предполагать, что работать на этом месте ему осталось недолго.

— Может, он не умер, — предположил Рамирес. — Вы понимаете, сам ушел отсюда.

— Да он был мертвее мертвого, — ответил Толедано. — Абсолютный труп.

Рамирес пожал плечами, улыбнулся коальей улыбкой.

— Ошибки случаются.

— Только не в этой больнице, — ответил Толедано. — С тех пор, как пятнадцать лет назад одна старушка пролежала здесь час, признанная умершей, а потом села и начала орать.

— Слушай, а ведь я это помню! — воскликнул Шевелюра. — У одной монахини еще случился инфаркт.