Воспламеняющая взглядом

А тем временем всколыхнувшийся раскаленный воздух пробежал из конца в конец длинный проход между стойлами. Железные засовы, деформируясь и плавясь, падали на пол один за другим.

Словно выпущенная из некой биопушки, сметя по дороге Кэпа с Рэйнбердом, стихия с ревом выбила заднюю стену конюшен и подняла на воздух десяки досок и бревен. Щепки разлетелись веером ярдов на шестьдесят, раз тех, кто подвернулся ненароком, не хуже крупной картечи. Агенту Клейтону Брэддоку аккуратно срезало голову обломком деревянной обшивки, просвистевшим, как бумеранг. Его соседа раскроил пополам брус – этакий сорвавшийся пропеллер. Третьему отхватил ухо дымящийся клин, а он даже не сразу осознал это.

Неровная цепь наступавших вмиг рассыпалась. Кто не мог бежать, уползал. Лишь один человек не сразу обратился в бегство. Это был Джордж Седака, тот самый, что вместе с Орвилом Джеймисоном перехватил письма Энди на безлюдном шоссе в Нью-Гэмпшире. Седака, которому надлежало быть в Панама-сити, по случайности застрял в Конторе. Агент слева от него стонал на земле. Справа лежал бедняга Клейтон Брэддок.

Седака же был словно заговорен. Обломки и горящие щепки облетали его стороной. Огромный крюк, на каких подвешивают тюки, вонзился в землю своим беспощадно острым концом в каких-то сантиметрах от его ноги. Металл еще был раскален докрасна.

Дыра в конюшнях зияла такая, будто з этом месте заложили не один пакет динамита. Рухнувшие и еще охваченные пламенем стропила образовали черную яму метров восьми в диаметре. Основная масса обломков, выбитая, как пробка, взрывной волной невиданной силы, обрушилась на большую кучу компоста и устроила целый пожарище; занималось и то немногое, что уцелело от задней стены конюшен.

Седака слышал, как храпят и ржут лошади, видел, как зловещие оранжево-красные языки пламени пожирают сухое сено, врываясь на второй ярус. Это было все равно что увидеть ад в иллюминатор.

«Все, – решил Седака, – с меня хватит».

Одно дело совершить налет на безоружного почтальона в тихом месте и другое... Джордж Седака зачехлил пистолет и обратился в бегство.

Растерянная, она никак не могла осмыслить происходящее.

– Папа! – кричала она. – Папа! Папочка! Все размыто, призрачно. Горячий удушливый дым и красные вспышки. Удары копыт в дощатые двери. А засова уже нет, и двери настежь. И лошади вырываются.

Чарли, упав на колени, искала отца, искала на ощупь, а мимо проносились лошади – тени, абрисы лошадей. Обрушилась балка в снопе искр, и сразу вспыхнуло сено в каком-то стойле. В меньшем отсеке конюшен с грохотом взорвался бак с бензином для трактора – точно великан откашлялс тридцатью галлонами горючего.

Чарли ползла как слепая, выставив перед собой руки; копыта проносились над самой ее головой. Вот одно чиркнуло по плечу и опрокинуло навзничь. Ее рука наткнулась на ботинок.

– Папа? – Голос ее дрожал. – Папа?

Он был мертв. Еще бы не мертв. Все мертво. Сама земля горит. Сначала мать убили, теперь отца.

Зрение постепенно возвращалось к ней, но предметы словно плавали в тумане. Жар накатывал волнами. Ведя рукой по его ноге, она добралась до ремня, потом пальцы осторожно скользнули вверх по рубашке и вдруг нащупали что-то влажное, липкое. Набухающее. Она окаменела.

– Папа, – прошептала она.

– Чарли?

Едва различимый хрип... но, несомненно, его хрип. Рука отца нашла ее лицо; он потянул ее к себе.

– Нагнись... ближе.

Она подползла вплотную, и тут его лицо выплыло из серого марева. Вс левая сторона опустилась вниз, застыла, левый глаз налился кровью, как в то утро в мотеле Гастингс Глен.

– Папа, что же это... – простонала она.

– Некогда, – сказал он. – Слушай, Слушай меня!

Она склонилась над ним, слезы закапали ему на лицо.

– К этому шло, Чарли... И нечего плакать. Сейчас...

– Нет! Нет!

– Хватит! – оборвал он ее грубо. – Сейчас они попытаются убить тебя. Так ты... не церемонься. Хватит в перчатках. – У него вышло «в певчатках», ибо говорить он мог лишь уголком перекошенного рта. – Не давайся им, слышишь! И не дай им замести следы. Чтобы не сказали потом... случайный пожар...

Он с трудом приподнял голову, ловя губами воздух. Снаружи, сквозь треск прожорливого огня, пробились хлопки выстрелов, не имевших, казалось, никакого отношения к происходящему. Только с лошадьми, опять что-то с лошадьми...

– Папочка, не разговаривай... тебе нельзя.

– Не... когда. – Он чуть привстал на правом локте, чтобы лучше ее видеть. Изо рта с обеих сторон текла кровь. – Ты должна сделать все, чтобы вырваться, слышишь? – Она вытерла с его губ кровь краем джемпера. Спину обожгло. – Сделай все, чтобы вырваться. Будут мешать – убивай. Война так война. Пусть знают... – Голос его слабел. – Все сделай, чтобы вырваться. Сделай это для меня, Чарли. Поняла?