«Додж» по имени Аризона

– Ты ничего не понимаешь, Малахов, – вот заладила. – В лесу – смерть.

– Так и на дороге оставаться – тоже смерть, – отвечаю. – И вообще – мы на войне или где?

– Смерть, – говорит Кара, – она везде. Но она разная. Та, что ждет нас в ночном лесу, – очень страшна. Слишком страшна для меня. Я не смогу пройти. Ты – может быть…

Ох и надоел мне этот разговор.

– Так ведь и умирать, – говорю, – тоже можно по-всякому. Ага. Можно на дно окопа плюхнуться, голову руками обхватить и ждать, пока тебя немецкий танк в этом окопе заживо не похоронит. А можно под этот танк с гранатой кинуться.

Я и того, и того навидался. В первом бою, понятно, паникеров, ну, не паникеров, просто растерявшихся – большинство. Во втором уже могут и кинуться. А потом, дальше, те, кто жив останется, уже научатся и танки жечь, и через себя их пропускать, и снова жечь, и самим живыми оставаться. Только для этого нужно сначала первые два боя пережить.

– Значит, так, – говорю, – не-рядовая. Боишься к ним в лапы попасть – держи «лимонку» наготове. Успеешь выдернуть – и через четыре секунды тебя никакой Гарик Охламон не заштопает.

И… шагом марш!

В крайнем-то случае можно было ее и здесь оставить. Просидела бы ночь на ветке – глядишь, ума бы и прибавилось. А проходы эти, аквариумные… да черт с ними. Можно и напрямик, через мост. Если с этой стороны у них такая же оборона, как у Трофима, то с пятью гранатами я им такой фейерверк устрою.

Да только разведка своих не бросает!

Глава 8

Пошли. Сначала рыжая впереди шла, а я сзади – зеленого языка на мушке держал, хотя он, по-моему, леса этого дохлого боялся еще больше, чем меня. Углубились метров на двести, и тут Кара ко мне поворачивается.

– М-малахов, – шепчет. – Я…

А я смотрю – даром что темнота уже почти полная, а личико у нее белое-белое. И губы дрожат.

– Ладно, – говорю, – не вибрируй. На, держи пистолет и давай зеленого конвоируй. А в авангарде я пойду.

Вытащил на всякий случай из мешка еще одну «лимонку», на ремень повесил, и дальше двинулись.

Темнота, кстати, вовсе не такая уж кромешная. Звезд, правда, нет, но сами облака слегка подсвечивают.

А потом – словно прожектор врубили.

Глянул вверх – луна. Круглая зараза, раза в два побольше нашей. То ли она у них к планете ближе, то ли и в самом деле в два раза здоровее, а может, просто оптический обман.

Но сияет, сволочь, хуже любого САБа.

Слышу – гоблин за моей спиной зубами выстукивает.

– П-полнолуние, – бормочет. – В п-полнол-луние на охоту в-выходят…

– Кончай нудить, а, – говорю. – Еще раз пасть без разрешения откроешь, я тебе все клыки туда прикладом позабиваю.

Заткнулся.

Идем дальше. И вдруг такой жуткий стон откуда-то справа донесся – у меня аж волосы на загривке зашевелились. Ну не может живой человек так стонать. А если стонет – значит, уже мертвый, только еще не весь организм его об этом знает и продолжает за жизнь цепляться. Такого раненого только дострелить можно. И нужно, чтоб не мучился зазря.

– Великие боги, – это уже рыжая шепчет, – помогите нам. Спасите и сохраните наши души от Призраков Ужаса.

Гляжу – и в самом деле, справа, откуда стон доносился, какое-то сияние мелькает.

– Это, что ли, твои призраки? – спрашиваю. – Д-Да.

Присмотрелся повнимательнее – вроде бы клочья светящегося тумана от дерева к дереву ползают. А больше ничего. Мне даже смешно стало.

– Ну и чего трясетесь? – спрашиваю. – Подумаешь, светляки-переростки. Огни на болоте – и то ярче светят.

Тут снова стон раздался. Но я уже на него и внимания большого не обратил. Орет, думаю, то есть стонет, ну и пусть себе стонет. Не мина в полете. Помню, когда в первый раз услышал, как выпь болотная кричит, с тропы с перепугу шарахнулся, чуть автомат не утопил. А потом и сам изображать научился. Не на пальцах, правда, манком.

– Они подбираются к нам, – опять зеленый заныл. – Они окружат нас и своими липкими холодными щупальцами вытянут из нас наши души. Они…

– Тоже мне, – говорю, – кальмары сухопутные. – Слышь, гоблин, а у тебя душа-то, по-твоему, есть?

– Людская церковь, – стонет, – считает меня и мне подобных лишенными души. Но мы-то знаем…

– Ладно, – говорю, – так и быть, открою тебе страшную военную тайну. Нет никакой души. Пока живем – живы, а сделают нам пиф-паф – и все… Ноль да семечки. Голубой туман.

– Нельзя так говорить, – шепчет Кара. – Это святотатство. И когда вокруг Ужас…