«Додж» по имени Аризона

– Отдышались? Вперед!

По холмам, кстати, при луне еще хуже бегать, чем по лесу. Кажется – вроде видно все, да только свет этот очень обманчивый. А чуть ступил не так – и кубарем вниз.

– Далеко еще? – спрашиваю.

– Нет. – Рыжая за эту ночь куда больше меня вымоталась – смотреть на нее жутко.

Надо будет, думаю, когда вернемся, собственноручно ее в постельку уложить – и пускай отсыпается. Денька три.

И вдруг – лай. Ох, до чего знаком мне этот лай. След взяли. Кто? А-а, какая разница. Своих тут нет.

– Это…

– Потом расскажешь, – рычу. – Вперед. Пистолет отдай. Винтовкой с одного выстрела-то можно и не остановить. А пока будешь затвор передергивать – тут-то до горла и доберутся.

– Еще немного, – Кара бормочет. – Боги, ну помогите, еще совсем… здесь!

– Давай!

Рыжая за амулет схватилась, заклятье свое бормотать начала. Я гоблина к ней поближе подтолкнул, прислушался – можем успеть.

И тут первая тварь показалась.

Я-то думал, что это мои черные знакомые из замка пожаловали. Те песики, правда, по-другому брехали.

Даже не знаю, собака это или уже нет. Ростом чуть пониже, чем те, черные, зато длиннее раза в два, так и стелется над землей. И тоже морда белым огнем полыхает, а пасть вытянутая, как у крокодила на картинке, и зубы в ней соответствующие и по качеству, и по количеству. А на боках три полосы продольные светятся, словно кто-то вилами прочертил.

Я даже ошалел маленько от такого зрелища. Она уже на наш склон махнула, когда я первый раз на спуск нажал.

Черт. В упор стреляю – а она лезет. И хоть бы взвыла. А то, может, ее пули и вовсе не берут, насквозь пролетают, как через туман?

Шесть патронов расстрелял, прежде чем свалилась.

– Скоро ты там? – ору.

– Еще… Очень трудно открыть портал… Сейчас… Черт.

На вторую я последние три пули истратил. И то – повезло. Задел ей, наверно, орган какой-то важный. Скатилась вниз со склона, скулит, бьется.

Эти два вперед вырвались. А остальная вся свора тоже на подходе. И морд этих в ней, судя по лаю…

– Готово.

Оглянулся – лужа черная прямо в воздухе переливается.

– Пошла.

– А ты?

– Вперед!

И тут остальные показались.

Рыжая прыгнула. Я гранату с пояса сорвал, гоблина за шиворот схватил – он опять чего-то скулить начал – толкнул его в лужу, кольцо зубами рванул, бросил «лимонку» прямо в пасти оскаленные – метров двадцать до них уже было, не больше – и спиной вперед в черноту.

Черт, думаю, как бы осколки следом не влетели. Или тварь какая-нибудь шибко резвая.

На этот раз снова все по-другому было. Не тяжесть и жара, а холод. Жуткий холод со всех сторон. Не то что до костей – до костных мозгов пробирает.

А потом – словно вырубился на секунду.

Открываю глаза – капитан. Мой капитан стоит передо мной в этой черноте, непонятно как видно его, и смотрит так еще грустно, понимающе, как на проштрафившегося. А я гляжу – гимнастерка на нем вся рваная, в пятнах каких-то, в ожогах.

Черт, думаю, да что ж это, да ведь у него всегда каждая ниточка всегда по стойке «смирно» выглажена была. Даже в самом тяжелом… когда на остальных грязи столько, что на болотных кикимор похожи, он один всегда умудрялся как-то чистым оставаться, таким, что снял шинель – и хоть в ресторан заходи. А тут…

– Что ж это ты натворил, а, Малахов?

– Товарищ капитан, – говорю, – разрешите доложить…

– Да что тут докладывать, Сергей. И так все с тобой ясно. Как ты только мог?

– Так ведь… товарищ капитан. Я ведь сюда не по своей…

Я-то решил, что он на меня злится из-за того, что я вроде как товарищей бросил.

– Да я не об этом, Сергей. Как ты мог, ты, разведчик, эту девочку с собой потащить?

– Товарищ капитан, – говорю, – она…

– Она еще ребенок, Малахов, ребенок. А здесь война. И детям на войне не место. А ты ее с собой потащил, в самое пекло.

– Да не тащил я ее, – оправдываюсь. – И потом, некого ведь больше было. У нас, в партизанских отрядах, и младше ее…

А капитан только головой качает.

– Как ты мог это сделать, Сергей?

И тут снова все вырубилось. Выпал я из темноты в белый свет, в холод, пролетел метра два и в сугроб угодил. Черт.

Поднимаюсь – ничего не видно. Метель жуткая, глаза нельзя открыть – сразу на ресницах по полтонны снега насыпается.

Еле-еле два темных пятна поблизости разглядел.

– Кара!

– Сергей!

То пятно, что повыше, мне навстречу рванулось. Я ее подхватил, обнял, к гимнастерке прижал.