Николай II: жизнь и смерть

Или?..

Или все это задумывалось в Москве — как уничтожение обоих претендентов на русский престол? Но теперь, когда казалось, что дни большевистской власти сочтены — испугались… решили ограничиться Михаилом, поглядеть, как отреагирует мир… А Семью пока оставить, как козырную карту в возможных переговорах с державами…

Но так или иначе, готовившееся убийство Семьи отложили. А пока уральские вожди решили пойти по знакомому пути.

И вновь потянулись дни…

«3 июня. Всю неделю читал и сегодня окончил „Историю императора Павла Первого“ Шильдера — очень интересно…»

О чем он думал, когда читал историю несчастного своего предка? О предсказании мамґа — тогда, в 1916-м, когда он стал Верховным Главнокомандующим? Или просто читал книгу о жизни, которая исчезла. Будто всегда был этот жалкий дом и эти длинные, скучные, мучительно жаркие дни…

«5 июня. Дорогой Анастасии минуло уже 17 лет. Жара снаружи и внутри была великая… Дочери учатся у Харитонова (повара. — Авт.) готовить и по вечерам месят муку, а по утрам пекут и хлеб. Недурно!»

ГЛАВА 13. «Побег»

ОКОНЧАНИЕ ПОСЛЕДНЕЙ ИГРЫ

Это случилось в июне.

Я вижу то утро… Они только что встали. Рано вставать — мучение для нее. Но приходится: утром в комнаты приходит комендант Авдеев — «проверять наличие арестованных».

Николай стоит у окна — он разглядывает крохотный листочек бумаги.

По разрешению коменданта им начали носить еду из Новотихвинского монастыря: щедротами игуменьи носят сливки, яйца и молоко в бутылях. И в одной из этих монастырских бутылок он и нашел это письмо.

Тусклый свет сквозь замазанное известью окно. Еще утро. Еще не жарко. Потом наступит пекло и в комнатах станет невыносимо. Но окна не разрешают открывать. Когда-то он сражался с империями — с Японией, Германией, Австро-Венгрией. Теперь он сражается за разре-шение открыть окна в комнате — с комендантом Авде-евым.

«9 июня, суббота… Сегодня во время чая вошло 6 человек — вероятно, из областного совета — посмотреть, какие окна открыть. Разрешение этого вопроса длится около двух недель! Часто приходили разные субъекты и молча при нас оглядывали окна… Аромат от всех садов в городе удивительный».

Но сейчас он забыл и про окна, и про аромат садов. Он мучительно вчитывается в полученное письмо — в этот ловко засунутый в молочную пробку клочок бумаги.

В призрачном свете утра сквозь замазанное окно постараемся рассмотреть последнего царя.

По-прежнему сильное, мускулистое тело. Но от вынужденной неподвижности он чуть располнел. Невысок ростом (охранников его рост очень разочаровывает. В простодушном их представлении царь должен быть велик, т. е. высок). На фоне отца, гигантов дядей, брата Миши он всегда казался маленьким. (Когда-то принцесса Вюртемберг-Штутгартская, жена Павла I, принесла в Романовскую Семью красоту и стать своей фамилии, и с той поры начали рождаться эти высокие люди — Александр I, Николай I, Александр III.) Сейчас, когда он один, видно, что он совсем не мал, обычного среднего роста. Его ладная фигура не совсем пропорциональна: мускулистый торс чуть массивен, а сильные ноги коротковаты. И шея чрезмерно мощна для небольшой и аккуратной головы.

Приятное лицо с небольшим носом, рыжеватые усы, желто-табачная бородка. В последнее время лицо его заросло бородой, но спасибо Аликс…

Ее дневник: «7(20) июня… Я подстригла волосы Н.».

Она успела его подстричь перед…

Сейчас, в дневном свете, в его усах, бороде уже видны редкие седые волосы. И подстриженная твердой рукой императрицы голова — уже с ровной проседью.

Его глаза изменчивые — то серо-голубые, то голубые, а иногда зеленовато-стальные… «Очарователь» (шармер), «глаза газели» — так скажет о нем знаменитый адвокат Кони. Загадка его взгляда… Он всегда ощущал себя немного ребенком. От могучего роста отца, дядей и брата? Или от силы женщин, которые были рядом с ним? И вот эта его детскость, в соединении с постоянным предощущением будущего страдания, чувство Многострадального Иова — все это в его взгляде. Взгляде беспомощного «тельца для заклания».

Через много лет Матильда Кшесинская в Париже, уже глубокой старухой, встретится с загадочной женщиной, объявившей себя его дочерью — «чудом спасшейся Анастасией». И, отвечая на вопросы журналиста, скажет так:

— У этой женщины его взгляд… тот, кто смотрел в его глаза… Он никогда не мог забыть…

— А вы знали эти глаза?