Кредит доверчивости

Вот найдет Ната свое счастье, успокоится и заживет спокойной, респектабельной жизнью, без передряг и выматывающих страстей.

По большому счету, верилось в это с трудом, но надеяться на лучшее все же хотелось.

Ната тщательно перемыла всю посуду, отдраила пол, вычистила сантехнику, приготовила борщ и даже прочитала Сеньке сказку «Стойкий оловянный солдатик». У меня вдруг закралось подозрение, что она замаливает какие-то новые, неизвестные мне грехи, но я прогнала эту мысль.

За ужином я рискнула мягко спросить:

— Нат, ты когда на работу выходишь? Какое-то время коллекторы трогать тебя не будут, Таганцев договорился. Есть время, чтобы разобраться…

— Завтра выйду, — вяло ковыряясь в тарелке, безучастно ответила сестра.

— Ну и хорошо, — обрадовалась я. — Начну ремонт, дай бог, к Сашкиному приезду успею…

— Лен, а можно я еще поживу у тебя?

Я удивленно посмотрела на Натку. Вид у нее был испуганный и очень несчастный.

— Я боюсь, Лен…

— Чего? Сказала же, Таганцев договорился.

— Все равно боюсь. Мне по-прежнему кажется, что за мной следят… На сердце как-то неспокойно. — Натка схватилась за грудь.

— Еще паранойи тебе не хватало, — хмыкнула я. — Для полного счастья. К аллергии в компанию.

— Нет, если ты хочешь, я, конечно же, перееду, — пробормотала Натка, отводя взгляд. — Конечно, перееду… Только если меня… убьют, Сенька…

— О господи, перестань! — взмолилась я. — Живи у меня сколько хочешь! Только прекрати говорить об убийстве!

— Ой, Лен! — Ната бросилась мне на шею. — Спасибо! Хочешь, я с ремонтом тебе помогу?

— Думаю, с Сенькой ремонт лучше не начинать, — вздохнула я.

Натка засмеялась и принялась, напевая, убирать со стола. От ее депрессии следа не осталось.

Я пошла в комнату и набрала номер Сашкиной учительницы, до которой весь день не могла дозвониться.

— Хелло, — наконец ответила она.

Вот это погружение!

— Здравствуйте, Ольга Викторовна, это мама Саши Кузнецовой.

— Ах да, я сама хотела вам звонить.

— Зачем? — удивилась я.

— Видите ли, ваша дочь… — она замолчала.

— Что? Что моя дочь? — испугалась я. Почему-то представилось, что Сашку увезли в больницу с голодным обмороком. Или с приступом аппендицита.

— Саша, как бы это сказать… не совсем рационально использует программу полного погружения.

От сердца отлегло, я облегченно выдохнула.

— Что значит, не совсем рационально?

— Она все время говорит по-русски! И учит русскому всех членов семьи, в которой живет. Она так ничему не научится! Поговорите с ней.

— Поговорю, — пообещала я. — Только Саша все время голодная.

— Голодная? — удивилась Ольга Викторовна.

— Да. Отпустите ее, пожалуйста, в столовую. Пусть ребенок полноценно пообедает!

— Да мы и сейчас в столовой сидим, — растерянно сказала Ольга Викторовна. — Да, Саша?

В трубке послышался отдаленный веселый Сашкин голос.

— У нас очень полноценный обед! — с обидой в голосе заявила учительница.

— Овсянка и жареный бекон?

— Нет, почему же. У нас традиционный английский обед — запеченная баранина с мятным соусом, овощное рагу, пирог с мясом и картофельное пюре. А на десерт йоркширский пудинг…

— Да, да, простите. — Я положила трубку, чувствуя себя крайне неудобно, но, с другой стороны, испытывая облегчение: Сашка весела, здорова и не голодна. А то, что она «нерационально использует погружение», что ж… поговорю с ней об этом завтра.

Утром в понедельник, придя на работу, я столкнулась с Плевакиным.

— Как дела у вашей сестры? — взяв меня под руку, спросил Анатолий Эммануилович, заглянув в глаза так, как умел только он, — с искренней, обезоруживающей проникновенностью.

— Пока не знаю, — призналась я. — Моя сестра большая фантазерка, и я еще не разобралась, как ее спасать.

— Ничего, ничего, спасете, — похлопал меня по руке Плевакин. — Я в вас не сомневаюсь, Леночка. Удачи вам.

Он стремительно ушел, а я, глядя ему вслед, подумала — вот именно, никто во мне не сомневается, ни Натка, ни даже Плевакин, только мне иногда хочется побыть слабой. И чтобы проблемы решались сами собой.

Дима, как всегда, был уже в кабинете. Как бы рано я ни приходила, он всегда опережал меня минут на десять-пятнадцать. С одной стороны, это отличное качество незаменимого помощника, с другой — я не понимаю, как ему это удается.