Кристина

И вот она сказала:

— Эрни, я виновата.

Было бы лучше, если бы Майкл мог быть рядом. Но он находился в Канзас-Сити на конференции по торговле и свободному предпринимательству в средние века. Он должен был вернуться в воскресенье утром, но она уже подумывала о том, что его присутствие дома могло понадобиться гораздо раньше. Она признавала — не без некоторого раскаяния, — что ситуация была достаточно серьезной.

— Виновата, — безжизненным эхом откликнулся Эрни.

— Я, то есть мы…

Она не смогла продолжить. Было что-то жуткое в его мертвенном голосе. Его глаза были совершенно пусты. Она почувствовала, что у нее начало щипать в носу и к горлу подступили слезы. Выросшая в строгой католической семье простого рабочего, она вместе со своими семью братьями и одной сестрой была вынуждена самостоятельно прокладывать дорогу в жизни и на этом пути сполна хлебнула горьких и мучительных рыданий. И если собственная семья порой считала ее слишком непреклонной, то лишь потому, что не понимала: пройдя через ад, легче пройти сквозь огонь и воду. Она просто хотела видеть своего сына волевым и закаленным человеком.

— Знаешь что? — спросил Эрни. Она покачала головой, все еще чувствуя привкус слез во рту.

— Если бы я не так устал, то рассмеялся бы. Ты могла быть там, вместе с теми ребятами, которые сделали это. Сейчас ты, наверное, даже счастливее, чем они.

— Эрни, ты несправедлив ко мне!

— Нет, справедлив! — внезапно заорал он на нее, и его глаза вспыхнули гневом. Впервые в жизни она испугалась сына. — Ты захотела убрать ее отсюда! Он захотел поставить ее в аэропорту! Кого же мне винить, как не вас обоих? Ты думаешь, это случилось бы, если бы она стояла здесь? Да?

Он сжал кулаки и шагнул к ней. Она едва не отпрянула и не упала со стула.

— Эрни, мы не можем даже поговорить об этом? — спросила она. — Как два разумных человека?

— Один из них наложил кучу дерьма на приборную доску, — холодно сказал он. — Как это, с точки зрения разумного человека?

Она была уверена, что владеет собой и сумеет сдержать слезы. Однако они неожиданно хлынули из ее глаз. Она заплакала. Она горько заплакала от того, что увидел ее сын. И не только от этого.

Всю свою материнскую жизнь она втайне чувствовала свое превосходство над женщинами, которые окружали ее и у которых были сыновья старше, чем Эрни. Когда ему был всего один годик, эти другие женщины скорбно покачивали головами и говорили, что ей нужно подождать до пяти лет — вот тогда начинаются неприятности, вот тогда мальчики начинают произносить слово «дерьмо» в присутствии родителей и играть со спичками, когда остаются одни. Однако и в пять лет Арнольд был таким же золотым ребенком, что и в один год. Тогда эти другие женщины делали большие глаза и просили подождать до десяти лет, затем до пятнадцати — а Эрни все-таки не был похож ни на кого из своих сверстников. Он не курил наркотиков, не пропадал по вечерам на рок-концертах и не тратил родительские деньги на своих сверстниц.

Однако теперь он стоял перед ней, бледный, изможденный, по локоть выпачканный в грязи и охваченный той же испепеляющей ненавистью, какая всю жизнь полыхала в его деде, и даже внешне похожий на него. Все разлетелось к черту, на куски.

— Эрни, мы завтра утром поговорим, что нам делать, — сказала она, пытаясь взять себя в руки и не давать волю слезам. — Завтра утром поговорим.

— Тебе придется встать очень рано, — произнес он, потеряв интерес к разговору. — Я пойду прилягу часа на четыре, а потом опять поеду в гараж.

— Зачем?

Он хрипло рассмеялся:

— А ты как думаешь зачем? Мне предстоит много работы! Намного больше, чем ты можешь представить!

— Нет, тебе завтра нужно в школу… Я… я запрещаю тебе, Эрни, я категорически…

Он бросил на нее взгляд, от которого она вздрогнула. Все это было похоже на жуткий ночной кошмар, который собирался продолжаться и продолжаться.

— Я пойду в школу, — проговорил он. — Я возьму с собой чистую одежду и даже приму душ, чтобы от меня не разило потом в классе. После школы я снова поеду к Дарнеллу. Там предстоит большая работа, но я смогу сделать ее… Я знаю, что смогу, правда, на это уйдут все мои сбережения. Плюс то, что я получу за труды у Дарнелла.

— Но домашние задания… твоя учеба!

— Ах, учеба, — он натянуто улыбнулся. — Она, конечно, пострадает. Увы, я не могу тебя порадовать. Я уже не могу пообещать тебе примерной успеваемости. Придется довольствоваться средней.