Кристина

Ее щеки раскраснелись, глаза сузились. Углы губ изогнулись вниз. Ее лицо внезапно потеряло всю красоту, теперь оно не было даже привлекательным, оно светилось безжалостностью, готовой превратиться во что-то столь же уродливое, сколь неотразимое, неистовое.

— Я скажу тебе, чего я желаю, — произнесла Ли. — Я желаю, чтобы кто-нибудь по ошибке отвез эту драгоценную чертову Кристину на то место в Филли-Плэйнс, откуда они выбирают обломки автомобилей. — Ее глаза ядовито сверкнули. — И я желаю, чтобы на следующий день приехал кран с большим крюком и перенес бы ее под пресс. А потом — чтобы кто-нибудь нажал на кнопку и чтобы от нее остался только металлический куб три на три метра. Ведь тогда все будет кончено, да?

Дэннис не ответил, и через какое-то время лицо Ли приняло свое обычное выражение. У нее задрожали плечи.

— Наверное, я говорю ужасные вещи, да? Как если бы пожелала, чтобы те мерзавцы доделали свою работу до конца.

— Я понимаю твои чувства.

— Неужели? — усмехнулась она.

Дэннис вспомнил, каким было лицо Эрни, когда тот барабанил по приборной доске его автомобиля. Вспомнил о маниакальных мыслях, которые посещали его самого, когда он проходил мимо нее. Он подумал о тех видениях, которые представлялись ему, когда он сидел за ее рулем в гараже Лебэя.

Наконец он вспомнил о своем сне: о лучах автомобильных фар, пронизывавших его насквозь, и о визге резины, похожем на крик исступленной женщины.

— Да, — сказал он. — Думаю, что понимаю. Они внимательно посмотрели друг на друга.

29. ДЕНЬ БЛАГОДАРЕНИЯ

Праздничный обед в больнице развозили с одиннадцати утра до часу дня. В четверть первого Дэннис получил поднос со следующими блюдами: три аккуратных кусочка белой отварной индейки, политых аккуратной порцией коричневого соуса, тарелка вареных картофелин, формой и размером напоминающих бейсбольные мячи, тарелочка тыквенного пюре ядовито-оранжевого цвета и небольшой пластиковый стаканчик клюквенного желе. В углу подноса лежала голубая карточка.

Успевший познакомиться с больничными правилами — они усваиваются быстрее, чем любой другой жизненный опыт, — Дэннис спросил у медсестры, какие обеды в День Благодарения предназначались желтым и красным карточкам. Оказалось, что желтые карточки получили по два куска индейки без соуса, картофеля и пюре и молочное желе на десерт, а красные — одну порцию отварного мяса и картофель. Для многих большего и не требовалось.

Дэннису стало тоскливо. Слишком просто было представить, как через два-три часа его мама внесет в обеденную комнату большое дымящееся блюдо с печеной индейкой, отец примется точить нож с деревянной рукояткой, а сестра, пунцовая от удовольствия, будет наливать родителям красное вино. Слишком просто было вообразить приятный аромат, исходящий от праздничного обеда, и их смех, когда они усядутся за стол.

Все это можно было представить… и ошибиться.

У него был самый тоскливый День Благодарения в жизни. Он лежал в полудреме (в этот полдень отделение физической терапии не работало) и слушал, как в коридоре ходили медсестры, переговариваясь между собой.

Его мать, отец и сестра утром заглянули к нему на один час, и в первый раз за все время он почувствовал, что Элли желает побыстрее уйти. Они были приглашены на ленч к Каллисонсам, один из трех сыновей которых — Луи Каллисонс — был ей довольно симпатичен.

Он дремал почти два часа. В больнице было необычно тихо и спокойно. В соседней комнате бормотал телевизор. Медсестра, пришедшая за его подносом, улыбнулась и сказала, что он наверняка оценил сегодняшний «особый» обед, Дэннис не разубеждал ее. Все-таки у нее тоже был День Благодарения.

Потом он заснул более крепким сном, а когда проснулся, рядом с ним находился Эрни Каннингейм, сидевший в том же пластиковом кресле, в котором день назад сидела его подруга.

Дэннис ничуть не удивился его появлению; он просто заключил, что увидел какой-то новый сон.

— Привет, Эрни, — сказал он. — Как дела?

— Дела в порядке, — ответил Эрни, — но, по-моему, ты еще спишь. Я кое-что принес тебе. Может быть, это тебя разбудит.

У его ног стояла коричневая сумка, и Дэннис сонно подумал: «Наверное, тот самый ленч. Может быть, Реппертон раздавил его не так сильно, как нам тогда показалось». Он попытался привстать, почувствовал боль в спине и воспользовался кнопкой на пульте, с помощью которой часть кровати приподнималась и позволяла принять почти сидячее положение. Зажужжал мотор.