Друзья и звезды

В.М. Вот мы сняли этот фильм. Фильм очень страшный. Он назывался «Забой». Неделю мы спускались на километр вниз в шахту. Это Луганская область, «Стахановуголь».

И когда мы показали этот фильм…

Я вышел в студию перед началом показа, вот чего не ожидало руководство Гостелерадио (они-то забыли, что еще прямой эфир у нас остался). Я вышел и сказал, что мы сами закрываем эту программу, никто на этом не настаивал. Это наш некролог системе, в которой мы выросли, в которой мы воспитаны. Мы с вами прощаемся.

И дальше пошел этот фильм, в конце которого вся наша группа под песню Высоцкого «Я, конечно, вернусь, не пройдет и полгода» появилась в кадре, меняя друг друга. Фильм закончился.

А через полчаса произошел взрыв на одной из шахт, где мы снимали. И погибло 74 человека. Что было подтверждением тому, что мы показали.

Вот с этим я ушел.

Не прошло и полгода — августовский путч. Случай! — и опять я вернулся на телевидение. (А так я там где-то околачивался.)

Я вернулся на телевидение, сняв арестованных. Сначала сняв обыск в кабинете Крючкова — второй в истории КГБ после Берии. Потом снял арестованных Язова, Крючкова. Я сидел там с камерой, с оператором.

Вот с этим фильмом «Август 91-го. Монтаж на тему» я и вернулся. Но уже никогда в жизни не был сотрудником государственного телевидения. Хотя я работал потом на канале «Россия» и на Первом канале. Я сидел в частных компаниях.

М.В. Теперь вы снова предложили каналу собственный готовый фильм.

В.М. Ну, канал меня сам умолял. Тогда Егор Яковлев пришел на телевидение, и он умолял меня прийти. Я сказал, что никогда больше не приду на государственное телевидение.

С Егором я работал вместе в АПН. Он возглавлял «Московские новости». «Московские новости» входили в АПН. Мы давно друг друга знали. Егор был тем человеком, которого я очень любил. Два таких человека там были: Панкин и Егор Яковлев. У Панкина нельзя было разобрать ни одного слова, которые он писал; у Егора нельзя было разобрать ни одного слова, которые он произносил. У него вообще отсутствовала дикция, но у него много было хороших мыслей.

Ну, вот так я продолжил работать на телевидении. Так и живу. Пожалуй, самое счастливое время было с Ирэной Лесневской, поскольку РЕН ТВ создавалось с нуля, плюс руководит каналом женщина, и это было интересно. Такой компании у меня никогда раньше не было.

М.В. А когда вы пришли на РЕН ТВ?

В.М. С первого дня. Это было где-то начало 93-го. Компания была чудесная. Я в такой компании никогда не сидел — в соседних кабинетах подряд: Юра Рост, Леня Филатов, Эльдар Александрович Рязанов, Юрий Никулин, ваш покорный слуга. Совершенно же чудесная компания.

М.В. Фантастика. Уже в другое время — сотрудничал я года полтора с РЕН ТВ… А когда мы с вами познакомились, вы делали цикл фильмов «И дольше века». Где первым фильмом был Василь Быков. Он уже покинул Белоруссию и как раз переезжал из Германии в Финляндию, больной уже.

В.М. Первым фильмом, я думаю, была Наталья Васильевна Бехтерева, к которой я обращался в самые непростые моменты моей жизни. Когда я что-то не понимал, когда мне было очень трудно, я или встречался с ней, или звонил.

М.В. А каким образом вы подружились с великим нейрофизиологом Натальей Бехтеревой?

В.М. Да совершенно случайно. Все случайно. Когда-то я ее просил дать мне по телемосту какое-то интервью из Петербурга. Да, вот она мне его дала, потом уже я с ней встретился, потом поговорил.

«И дольше века» — это была дань памяти моему папе. Когда он умер, на его письменном столе лежал роман Чингиза Айтматова «И дольше века длится день», и папа писал по нему либретто для своей очередной оперы. Только начинал писать. Я, конечно, этот роман раз десять перечитал. И договорился с Айтматовым, что буду его снимать. Он тогда послом сидел в Брюсселе.

Потом поехал сначала к Наталье Петровне и ее первой снял. Обычно очень трудно снимать людей, которых хорошо знаешь. Хотя Наталью Петровну я не знал хорошо, но читал все, что она писала.

А вообще самый большой телевизионный провал в моей жизни — интервью с Окуджавой для «До и после полуночи».

М.В. Почему провал?

В.М. Я всегда, когда встречаюсь со студентами или стажерами, привожу этот пример. Я настолько был влюблен в Окуджаву, во все эти песни!.. По-моему, я знал его песни все и даже после третьей рюмки рисковал взять в руки гитару и, перебирая три струны, их петь. И поэтому, когда мы встретились с ним (у нас было огромное по тем временам эфирное время — 20 минут мы могли разговаривать), я не знал, о чем с ним говорить. Я был в него влюблен и знал все песни наизусть. Вот о чем разговаривать?