Александр II. Жизнь и смерть

ОПАСНЫЙ ПРОВИНЦИАЛ

Пока в Петербурге спорили, в провинции уже все решили. И весной 1879 года в Петербург из провинции приезжает некто Александр Со­ловьев.

Александр Соловьев был сыном бедного помощника лекаря в име­ниях той просвещенной великой княгини Елены Павловны. Отец его прослужил всю жизнь в ее имениях. И она щедро помогала их семье. Все дети получили воспитание за счет Ее Императорского высоче­ства. Сам Соловьев за ее счет учился в гимназии, потом в университе­те на юриста. Но университет бросил. Потом «ходил в народ», стал членом партии «Земля и воля». Ему — 33 года. И вот в возрасте Христа — «понял свое предназначе­ние». И он отправляется в Петербург.

В Петербурге Соловьев разыскивает одного из главных лидеров «Зем­ли и воли» Александра Михайлова. Человека, которого землевольцы сравнивали с Робеспьером.

НАШ РОБЕСПЬЕР

Александр Михайлов — конечно же, из дворян и тоже — провинциал, он из города Пскова, как и Александр Баранников. Они дружили с Баранниковым еще в гимназические годы.

Александр Михайлов был из тех появившихся тогда многочисленных русских мальчиков — «великих критиков», рожденных временемсвободы. О них Достоевский сказал: «Если русскому школьнику дать карту звездного неба, он и ее немедленно исправит». Уже в гимназии Саша Михайлов заболел идеей переустроить этот несовершенный мир. И тотчас почувствовал себя тогда, как он сам писал, — «много вышесвоих сверстников». И сверстники это признали. Михайлов был лиде­ром в дружбе с красавцем и силачом Баранниковым. Много способ­ствовал его революционному образованию. Михайлов, конечно же,принял участие в хождении в народ, но скоро разочаровался. Он вернулся в столицу сторонником беспощадного террора. Александр Ми­хайлов становится лидером «политиков»-террористов.

Вот к нему на нелегальную квартиру и пришел Александр Соловьев.

Вспоминает Александр Михайлов: «Зная, что я близко стою к партии «Земля и воля», он открыл мне свою душу».

Оказалось, душа приехавшего Александра Соловьева жаждала — убить царя. И за этим он явился в столицу.

Соловьев объясняет Михайлову: «Смерть императора может сделать поворот в общественной жизни... То недовольство, которое теперь вы­ражается глухим ропотом народа, вспыхнет в местностях, где оно наи­более остро чувствуется, и затем широко разольется повсеместно. Ну­жен лишь толчок, чтобы все поднялось».

Вот так через 12 лет он излагает Александру Михайлову те же са­мые идеи, которые привели Каракозова к решетке Летнего сада. Убить царя — и все тотчас случится. И он просит содействия «Земли и воли».

Целеустремленность Соловьева понравилось Робеспьеру-Михайлову. Для начала они отправляются покупать револьвер Соловьеву. «Выбрали американский с большими стволами — с такими охотятся на медведей». И оттого револьвер назывался «Медвежатник». По революционной тер­минологии русский царь часто именовался «Медведем». Так что соответ­ствующий револьвер выбрали молодые люди для подобной охоты.

Но не успел Михайлов снабдить оружием одного цареубийцу, как к нему пришел... другой! В Петербург приехал из Харькова еще один провинциал— Григорий Гольденберг.Тоже член партии «Земля и воля», прославившийся удачным убийством харьковского генерал-губернатора Кропоткина.

Возбужденный своим успехом в Харькове, Гольденберг приехал в столицу за продолжением успеха — убить царя. И он тоже просит содействия петербургской «Земли и воли». Трудно отказать такому заслуженному человеку! 

Михайлов сообщает о волнующей ситуации другому лидеру «поли­тиков» Александру Квятковскому. И они решают устроить встречу между двумя приехавшими цареубийцами.

РОЖДЕНИЕ СМЕРТНИКОВ

Встретились в трактире. И здесь за рюмкой водки выяснилось чрезвычай­ное: перед Михайловым и Квятковским сидели террористы нового, неви­данного прежде типа. Оказывается, оба покушавшихся, понимая, что вряд ли молжно будет спастись от многочисленной царской охраны, бежать с места убийства не собирались... Убив царя, они оба, не сговариваясь, при­думали тотчас принять яд и уйти из жизни с именем, покрытым тайной. Это был новый тип террористов — террорист-смертник. Квятковский и Михайлов сидели в замешательстве. «Мы... в то время еще не были приготовлены к самопожертвова­нию и явствовали это. Сознание такого нашего положения между дву­мя, обрекавшими себя на смерть, отнимало у нас всякую нравствен­ную возможность принять участие в выборе того или другого», — вспо­минал Михайлов. Но принять участие пришлось. Еврею Гольденбергу, решившему убить русского царя, Михайлов вынужден был объяснить: «Необходимо избегать возможности дать повод правительству обрушиться своими репрессалиями на какое-либо сословие или национальность... чтобы на голову целых миллионов не упали бы новые тяжести».