Приключения майора Звягина

– А правдоподобные истории неинтересны. И вообще мой любимый герой барон Мюнхгаузен. Кстати о баронах. Помнишь, я спрашивал тебя, почему фон Рихтгофена прозвали красным бароном? Так вот, это не имело никакого отношения к его убеждениям и политическим пристрастиям, равно как и к цвету кожи, разумеется. Просто «альбатрос» – истребитель, на котором летал этот знаменитейший из асов первой мировой войны, был красного цвета; чтоб издали видели и боялись.

– Ас – означает туз, – сообщила дочка, гордясь познаниями.

– Верно, на фюзеляже туз и малевали. А почему в картах туз главнее короля и что это означает? Вот именно. Асы – это боги из рода Одина, верховного бога норманов. Разили с небес. Интересно, следует ли из этого, что карточная терминология имеет скандинавское происхождение?

Еще не эпилог: ВЕЧНЫЕ ВОПРОСЫ

– В чем смысл жизни?

– Для этого надо сначала ответить: во-первых, – что такое жизнь вообще, в масштабах Вселенной; во-вторых, – что такое жизнь человеческая, в частности; в-третьих, – что такое смысл; в-четвертых, – почему его надо искать.

Разговор этот происходил при обстоятельствах, не совсем для того подходящих: ночной берег, мартовское полнолуние, луч поисковой фары реанимобиля «скорой помощи».

…Сознание спящих в комнате отдыха фиксировало трансляцию, не давая сигнала проснуться, когда команды к ним не относились, – реагируя лишь на номер своей машины и фамилию своего врача.

– Десять тридцать два! Доктор Звягин, на выезд. Утопление.

Сели на койках, словно включенные, как и не спали.

– Утопление – поедем быстренько, – ровно сказал Звягин, выходя в коридор. – Возьми термос с чаем, Гриша.

История была довольно глупая, как и все подобные истории.

Милицейский патруль, проходя ночью по набережной, услышал сильный всплеск и бултыхание. Бросившись к решетке, увидели в лунном свете расходящиеся круги и голову, раз-другой показавшуюся на черной зеркальной поверхности, где дробились редкие золотые змейки фонарей.

Проклиная раззяву, один – хороший пловец – в миг содрал с себя форму и прыгнул в обжигающую ледяную воду. Ему удалось почти сразу поймать тонущего за одежду и подтащить к гранитному спуску. Второй по рации сообщил о происшествии, и уже дежурный в центре вызвал к ним «скорую».

Когда звягинская бригада прибыла на место, приходящий в себя утопленник трясся и вяло отплевывался мазутистой водой, а его спаситель, одевшись, махал руками и делал приседания, чтобы согреться.

– Что ты искал в реке, ныряльщик? – ободряюще спросил Звягин, таща с Гришей к машине парня, с которого лили ручьи.

И в ответ получил вопрос о смысле жизни, каковой вопрос и разложил невозмутимо на составные части.

– Вразумительно, – просипел спасенный. – Обстоятельно.

– Мало тебя родитель в детстве порол, – неожиданным мужицким говорком пробасил юный милиционер, влезая следом в салон – посидеть в тепле.

– Хлебни чаю и посиди пока рядом с водителем, – выпроводил его Звягин.

– Кордиамин сделаем? – спросил Гриша, кидая в угол мокрое тряпье. – Как тебя зовут, Ихтиандр? – Надел иглу на шприц.

– Матвей… – Парень проливал чай на курчавую юношескую бородку. Тонкие ребра ходили под голубой пупырчатой кожей.

Звягин раскрыл раскисший студенческий билет: третий курс философского факультета.

– Как ты сверзился в воду, философ?

– В-ва-ва-ва, – простучал зубами философ. Его вдруг заколотила крупная дрожь. – Оступился…

– Ой ли? Что, головушка не выдержала мудрости веков? – съязвил Гриша. – Охладиться решил? Отдохнуть?

– В-вам эт-того не понять… – простучал Матвей.

– Где уж нам, – согласился Звягин, – отставным солдафонам, клистирным трубкам. Нам думать некогда, времени на это не остается. Это вы все философствуете – с моста в реку. Мыслители.

Пока ехали в приемный покой на улицу Комсомола, выяснились некоторые подробности как личного, так и общего плана. К первым относилось то, что жизнь Матвея решительно благополучна: из обеспеченной семьи, учится в университете, здоров, умен, – что называется, ничем не обделен. Ко вторым же Звягин прислушивался иронически: по словам впавшего в возбужденную разговорчивость Матвея, существование его стало непрерывной мукой, и не чаялось от нее избавления, потому что причины были какие-то абстрактные и глобальные.

– Все бессмысленно, – проповедовал Матвей с носилок. – Почему самые лучшие люди должны в жизни столько мучиться? Зачем чего-то добиваться, если все равно когда-нибудь умрешь? К чему все, если Солнце когда-нибудь погаснет, и жизнь на Земле кончится?