Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках

Так или иначе, борьба гигантского Голиафа и кучки микроскопических Давидов началась. Вернисаж не состоялся. Кафе «Ритм» было закрыто на санитарную обработку, в результате которой совковые запахи удалось сохранить в их неприкасаемости, прошу прощения, в их девственной воньце. В Союзе писателей стали проходить одно за другим секретариатские совещания, на которые приглашались (выборочно) «метрОпольцы» и (опять же выборочно) подвергались выворачиванию рук. Это выворачивание продолжалось едва ли не бесконечно, пока жертвы к нему не привыкли. Ну что ты будешь делать, что за народ эта русская интеллигенция, ну как можно привыкнуть к выворачиванию рук, а вот надо же, выходят после выворачивания, надевают пиджаки, бормочут: «Хорошего мало, но привыкнуть можно».

После этого власти предержащие выворачивание отменили. Вместо этого стали применять «пиллоризацию». Вы спросите, а это еще что за зверь? Мы отвечаем: «пиллор» — это позорный столб, он стоит на людном перекрестке, к нему сыромятными ремнями привязывается трепещущая жертва, каковая осыпается плевками со стороны пересекающихся и завихряющихся толп честного народа. Тут, говорят, произошла одна неувязка.

Оргсекретарь СП товарищ Юрченко, объезжая позорные столбы, выразил неполное удовольствие: «Какое-то у нас, товарищи, получается своего рода средневековье. Заплевали жертвам все лица. Плевки свисают с кончиков носов, капают с ушей. Неужели нельзя надеть им на головы плевконепроницаемые мешки? Ведь не сталинщина же у нас сейчас, не брегоговинщина!» В общем, гильдия литературщины готовилась к фундаментальному растерзанию сочинителей-цеховиков.

1978-79

ЧККГБ

Однажды утром на Плющихе зазвонил телефон. Вопрос повис на губе.

— Кто говорит?

— Кагэбэ!

Ралик прикрыла ладошкой ту часть трубки, что с дырочками.

— Почему эти сволочи так рано звонят?

Дело в том, что два тела Ваксонов-Аксельбантов, валяясь в постели, только начинали утреннее сближение.

— Нам бы хотелось с вами поговорить, товарищ Ваксонов.

Теперь уже данный товарищ прикрыл трубку, чтобы шепнуть любимой:

— Сослагательное наклонение их до хорошего не доведет.

— Не могли бы вы к нам зайти тут неподалеку, в гостиницу «Белград»? — спросили органы.

Ралисса держала у уха отводную трубочку:

— С вещами приглашают или просто так?

Голос генерал-майора ее слегка урезонил:

— Да ладно вам, Ралисса Юрьевна!

Ваксон, чтобы прикрыть разыгравшуюся л-вь, тут же заговорил по-деловому:

— Нет, в гостиницу к вам я не пойду, потому что к этому разряду уж никак не отношусь.

— К какому еще разряду?

— Ну, к тому, что вызывается в гостиницы. Если хотите поговорить, приходите к нам.

Майор, который сопровождал генерала, тут же откликнулся с некоторой ноткой энтузиазма:

— Отлично! Идем!

— Нет-нет, — Ваксон умерил его прыть. — Приглашение не означает, что надо немедленно вваливаться.

Майор по-юношески захлебнулся. Генерал мрачновато уточнил:

— Завтра, что ли?

Опять вмешалась Ралик:

— Послезавтра. И не в такую рань, как сейчас. К полудню приходите.

За оставшиеся сутки Вакс и Ралик объездили весь центр, посещая клубы творческих союзов, завтракая где-нибудь там, обедая и ужиная, шутливо, по-дружески переговариваясь с массой народа, официантками, швейцарами, шоферами, унося оттуда пакеты с кое-какими припасами (магазины в столице родины опять опустели). За ними все время двигались две серые «Волги». Уголовные рожи смотрели то в тыл, то в бок. Стояла, вернее трепетала, сильная сухая жара. Легчайшее ярко-коричневое эрмесовское платье в pendant трепетало на Ралиссе. Посетили всех членов редколлегии и нескольких авторов. Прогулялись по набережной Москва-реки с Рэем Бенсоном. Зашли на чашку кофе в посольство Франции. Короче говоря, создавали впечатление активнейших персон с множеством знакомых и находящихся всегда в центре общественной жизни.

В назначенный день явились двое. Один, пожилой, с клочковатыми остатками растительности, был в легкой тенниске, но в плотненьком кардиганчике, чтобы не простыть где-нибудь на сквозняке. Второй, молодоватый и даже статный, в щегольском сером костюме, осматривал стены, особенно портреты Хэма, Камю, Пастера и Солжа; осматривал с подчеркнутым любопытством. Пришли не с пустыми руками: генерал извлек из своего портфеля бутылку джина «Гордон», майор — из своего — треугольный брусок бельгийского шоколада. Подчеркивалась вроде бы простая, но почему-то не полностью понятая публикой истина: контакты с органами вовсе не означают недосягаемости импорта. Ко всему этому остается только добавить, что лица сотрудников были запечатаны характерным клеймом полнейшей нелегитимности.