Очаровательная Джоанна не ожидала встретиться вновь со своим принцем...
В метельный зимний вечер судьба сталкивает знаменитого актера Шона...
– Схожу-ка я в туалет, – провозгласил я хмельным голосом и покинул собутыльников.
В коридоре моя походка и движения стали гораздо более уверенными, я достал из кармана ключи от офисной двери и осторожно положил на пол рядом с дверью, отдал двери сначала пионерский салют, затем – по-солдатски приложил ладонь к виску, затем соединил ладони в замок в жесте миролюбия, затем показал фигу и «фак», затем подмигнул и двинулся в сторону лифта.
В лифте вместе со мной спускалась девушка в офисном прикиде, но мой взгляд, очевидно, показался ей неприятным, и она отвернулась.
Достал из кармана украденную из-под носа коменданта и пристава кожаную книжицу и ловко поймал выпавшие из нее ключи от автомобиля.
На улице потемнело и потеплело. Падал снег – крупный, словно в мультфильме. Я шел, сунув руки в карманы и глубоко дыша носом. Отошел пятьдесят метров от здания. Свернул за угол. Оказался на территории скромной автостоянки. Посетив вагончик, обменялся рукопожатием со сторожем и угостил его сигаретой, затем одолжил у него особый пластмассовый веник, подошел к одной из машин и счистил с нее снег.
Это очень простая машина отечественного производства. Кстати – моя. Я завел мотор и некоторое время посидел в размышлениях. Выехал со стоянки. Вдруг остановился. Сквозь снегопад мне стал виден приближающийся Юра.
Он сел. Осведомился почти равнодушно:
– Что за машина?
– Моя.
– Значит, у тебя есть еще одна машина?
– Естественно.
– Я не знал.
– А никто не знал.
– Новая? – Юра одобрительно хлопнул ладонью по передней панели.
Я покачал головой.
– Та была лучше, – сказал друг.
– Эта тоже ничего. Советская техника. Простая и дешевая в эксплуатации.
– Не боишься, что и эту отнимут?
– Нет. Чего ты боишься – то ты создаешь.
– Согласен.
– Кстати, и деньги у меня тоже есть. Лежат в надежном месте. Немного. Хватит на полгода безбедной жизни.
– Значит, ты всех обманул, – печально констатировал друг. – Даже меня.
– То есть – себя.
– Я так и сказал.
– Да, обманул. Немного. Извини. Я не мог иначе. После тюрьмы я стал очень дальновидный. Приходится обманывать всех. И самого себя тоже.
– Останови машину.
Я послушно затормозил. Друг, однако, не спешил выходить.
– Пора мне, наверное, – задумчиво, старым голосом произнес он.
– Совсем уходишь?
– Да.
Вместо облегчения я почувствовал беспокойство и даже сделал руками несколько мелких лишних движений.
– Не может быть. Не верю, что ты так просто уйдешь. Шизофрения сама собой не вылечивается.
Юра покачал головой.
– Ты не шизофреник. Ты просто устал. И не потому устал, что слишком много дел делаешь, а потому, что делаешь не свое дело. Ты что, с детства мечтал строить гаражи? Или продавать нефтяные насосы?
– Нет, конечно.
– Вот и подумай об этом. Помолчали.
– Оставайся, – предложил я. – Обещаю больше тебя не обманывать.
– Сначала выполни те обещания, которые уже дал. А потом новые раздавай.
– Оставайся, Юра.
– Нет. Здесь все не мое. Я в твоей жизни ничего не понимаю. Ты тратишь слишком много сил для достижения слишком мелких целей. Я ухожу.
– Вернешься?
– Может быть.
– Через пятнадцать лет?
– Бог знает. Справишься без меня?
– Попробую. Завтра компаньон вернется – вдвоем легче будет.
– Кстати, ты так и не сказал, кто твой компаньон.
– Иванов, – признался я, почему-то застеснявшись. – Кто же еще. Ты ведь создал всю мою жизнь. Я теперь доверяю только тем людям, которым доверял ты. А ты, кроме меня, доверял только Иванову...
– Привет ему передай. А мне пора. К своим.
Юра показал рукой.
Я повернул голову и увидел их всех.
Они стояли неисчислимой тесной толпой и молчали. Ни одного старого лица. Ни единой седой головы. Все как один молоды и серьезны. Солдаты в пятнистых маскировочных халатах. Бандиты в кожаных куртках. Шоферы в ватниках. Рабочие в спецовках.
Ушедшие до срока. Насильственно умерщвленные. Сгинувшие в автокатастрофах, зарезанные в пьяных драках, подорвавшиеся на фугасах, издохшие от наркотиков. Расстрелянные, задушенные, обезглавленные, закатанные в бетон, разорванные на куски, прошитые автоматными очередями, закопанные живьем. Сгоревшие в танках, расплющенные колесами грузовиков, отравившиеся ядовитой водкой. Русские и таджики, украинцы и калмыки, казахи и чеченцы. Атлеты и доходяги, интеллектуалы и неучи. Иные взгляды были прямы и ясны, другие мутны и подозрительны. Иные лица красивы и благородны, другие перекошены и отмечены печатью порока. Но все как один – юны, чудовищно юны, непростительно юны. И все – мертвые.