Великая Мечта

Характером его Бог не обидел. Он всегда точно знал чего хочет. Он хотел дом, семью и детей. С его женитьбой вышла романтическая, даже гусарская история. Влюбился в однокурсницу. В технических институтах девушки всегда в сильном дефиците, однако Илья ухитрился отодвинуть в сторону не менее полутора десятков конкурентов и почти торжествовал победу, как вдруг девушка объявила о разрыве отношений. Едва не год Илья горевал и ненавидел всех женщин на свете. К счастью, возлюбленная вернулась. На мой взгляд – правильно сделала. Далее Илья действовал очень решительно: немедленно увез подругу из сытого комфортабельного Третьего Рима к себе. Очень редкий в наши времена поступок, требующий большой отваги. Так постепенно я стал ловить себя на мысли, что не только люблю своего товарища по подростковым игрищам, футбольно-портвейного корефана, но и горжусь дружбой с ним. Он сражался за свою мечту – и победил. Отвоевал у мира.

– Нормально, – ответил я.

– Чем занимаешься?

– Борюсь за денежные знаки.

– Успешно?

– Ясный перец. Стою, как свая. Процветаю со страшной силой.

– Тогда возьми меня к себе. Бороться за денежные знаки. Наверняка тебе нужен толковый инженер.

– Лучше ты меня возьми к себе. На завод. Наверняка там нужны хорошие журналисты.

Посмеялись.

– Нужен совет, – сказал Илья. – Хочу поставить себе железную дверь в квартиру.

– У тебя, вроде, комната.

– Сосед скоро съезжает. Вся хата отходит мне.

– Поздравляю.

– Пока рано. Года два подождать еще придется.

Я давно уже не загадывал больше, чем на сутки вперед, и рассмеялся.

– Дверь тебе не нужна. Профессионал откроет любую дверь палочкой от мороженого. Поставишь бронированную дверь – люди станут думать, что тебе есть что прятать за этой дверью. И однажды твою хату обязательно выставят. Брать у тебя, насколько я знаю, нечего...

– У меня есть цветной телевизор, – с обидой сказал Илья.

Я вспомнил Юру и авторитетно прогудел:

– Телевизоры уже не выносят. Выносят видео, компьютеры, шубы и золото.

– Этого у меня нет.

– У меня тоже.

Солидные женатики, мы закончили разговор взаимными приветами своим вторым половинам.

Ночью меня разбудил телефон. Звонил Юра. Он плакал.

– Андрюха, – позвал он, – извини, что беспокою... Извини, пожалуйста...

– Ерунда, – ответил я. – Что случилось?

– Извини, ради Бога... Мне просто некому больше позвонить... Я звонил Иванову, но его нет дома...

– Что случилось?

– Ничего. Ничего не случилось. Абсолютно ничего. Можешь выполнить одну мою просьбу?

– Конечно.

– У тебя ведь есть Лимонов? «Эдичка» есть?

– Естественно.

Юра всхлипывал, словно ребенок.

– Почитай мне, пожалуйста, последнюю страницу. Самый конец. Извини за такую просьбу...

Я никогда не видел и не слышал, как он плачет, но почти не удивился. Слезы – это мужская привилегия.

Книг я имел в доме совсем немного, но это были отборные книги, наши книги: «Остров Крым», «Аквариум», «Эдичка», «Понедельник начинается в субботу», «Крестный отец», «Триумфальная арка». Тексты, выученные едва не наизусть и цитируемые при всяком удобном случае целыми абзацами. На ощупь я нашел зачитанный до дыр томик в мягкой обложке, прошел, едва не наступив на спящего щенка, в туалет, зажег свет, закрыл за собой дверь – хорошо, что недавно купил длинный, в пять метров, шнур к телефонному аппарату.

Из трубки доносились тяжелые вздохи и сопение.

Когда через несколько минут обеспокоенная жена отыскала меня в сортире, я сидел на унитазе и негромко, однако с выражением, бубнил:

– «Идите вы все на хуй, ебаные в рот суки! Идите вы все на хуй!»

3

Мы родились в шестьдесят девятом году. С разницей в девять дней. Юра Кладов – шестнадцатого июля. Я – двадцать пятого.

В тот год и в тот месяц весь мир, затаив дыхание, следил за тем, как американские астронавты высаживаются на Луну. Думаю, что в городе с неблагозвучным, зато современным именем «Электросталь», расположенном в полусотне километров к востоку от Москвы, наши отцы были единственными существами, которых не волновали подробности первого в истории человечества космического десанта. Вместо того чтобы слушать сводки новостей, молодые папы с цветами и шоколадками паслись под окнами родильного отделения.

Как провел первые отрезки своей жизни Юра – мне неизвестно. Лично меня, годовалого, увезли в деревню, где я провел все детство, настоящее, полноценное, деревенское. Зимой – валенки, летом – кеды, зимой – коньки, летом – футбол, в межсезонье – резиновые сапоги до колен, а что вы хотите, Нечерноземье, полгода коричнево-серо-бурая, звонко чавкающая грязь, зато зимой такое раздолье, такой крахмально скрипящий снег, такие норы и тоннели в сугробах, такие умопомрачительные вояжи на затянутую сизым льдом поверхность речки, такая беготня, такие обветренные губы, такой восторг, такое все холодное и белое, в каждом овраге волшебный клад, в каждой проруби бездонная пропасть – а тут и лето, еще лучше зимы, майка и штаны, пыль, любой тракторист подсадит прокатить по свежей, жирно пахнущей пашне; лопухи, репейники, все зеленое; может, даже слишком зеленое, а может, и не слишком; где та лишка, с которой мерить?