Великая Мечта

– Юра научил.

– Тогда счастливо.

– Наверное, я вам что-то должен.

Адвокат помолчал.

– Конечно, должен. Ты должен забыть про старую жизнь. С Юрой Кладовым. И начать новую.

– Воспитываете?

– Это совет.

Сергеев потрогал пальцем висок.

– У тебя с собой нет никакой еды?

Я удивился и предложил:

– У меня квартира в десяти минутах езды. Моя жена чем-нибудь нас накормит. Приглашаю.

– Ладно, – махнул рукой адвокат. – Обойдусь.

– Тяжелый день был?

– Обычный. Прощай, Андрей. Очень надеюсь, у тебя никогда не будет повода обращаться к моим услугам. Но если понадоблюсь – звони.

Несмотря на мои опасения, машина завелась легко. Я тронулся, обогнул кинотеатр «Ханой» и нажал было педаль, чтобы привычным и любимым способом, посредством резкого ускорения, привести в порядок нервы. Но стремительный полет над серой асфальтовой лентой, еще несколько дней назад возбуждавший меня и одаривавший ощущением свободы, сейчас не вызвал никаких эмоций.

Дернув пепельницу, обнаружил окурок. Нашарил спички. Поджег, неумело глотнул дым, закашлялся. И поехал домой, докуривая сигарету своего мертвого друга.

Зачем Ты, Господи, отобрал у меня моего друга? Чем я провинился? Знаю доподлинно: я смертный грешник, обуянный гордыней, и меня следует наказать – но не так же! Не так же!!!

...Наш щенок тоже погиб. Через две недели после смерти Юры. Мы стали выводить собаку гулять на улицу, она отравилась крысиным ядом и издохла.

Жена плакала и часто потом говорила, что Бог не зря прибрал маленького зверя. Ведь у меня – аллергия.

Но я запрещал ей рассуждать подобным образом.

Кто может знать, зачем Бог прилепляет живое к живому? И зачем отделяет живое от живого? И зачем делает живое – неживым? Ответ сокрыт от живых. Остается одно: верить, что всех нас на той стороне ждут земляничные поляны.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Я стоял на пороге своей конторы, и мне хотелось швырнуть гранату.

Выдернуть чеку и кинуть. С небольшим замахом. Чтоб загремела, закатилась под шкаф и там созрела для взрыва. Сам же я тем временем закрою за собой дверь и побреду прочь.

Может, еще успею и сигаретку прикурить.

Или так: ставлю на пол канистру с бензином, открываю горловину, ударом ноги опрокидываю, потом быстро развожу в углу костерок из нескольких листов бумаги и опять же ретируюсь, пока смрадная, быстро увеличивающаяся лужа не дотянулась до живого пламени.

Третий вариант – обойтись без пожаров. Просто взять ближайший стул и все разгромить.

Особенно сладко уничтожать именно то, что создал сам, своими руками и головой.

Мне не по душе слово «офис». Я предпочитаю обозначать свое рабочее место как «контора». Когда убили Юру, оперативники дважды вывозили меня на место преступления. Выясняли, как я действовал, обнаружив тело. Как перешагивал, наклонялся и дотрагивался. Закончив, сажали меня в машину и будничным тоном приказывали водителю: «В контору!» Прошло пятнадцать лет, а в памяти отпечаталась всякая мелочь.

А восемь лет назад я обслуживал финансовые интересы нескольких крупных торговых воротил, гнал их миллионы в Европу через банки сопредельной Латвии – тамошние бизнесмены предпочитали говорить «бюро». Я быстро сориентировался. Господа, позвоните мне завтра в мое московское бюро! Господа дружелюбно кивали и совали розовые пухлые балтийские ладошки.

А семь лет назад меня посадили в тюрьму, и продержали там три года; в обвинительном заключении мой кабинет именовался «помещением, приспособленным для коммерческой деятельности».

Однако «контора» – звучит гораздо лучше. Отличное слово. Скромное, ненавязчиво подванивающее советской еще пылью: чернильницами, нарукавниками, арифмометрами и непременными настенными лозунгами типа «Социализм – это учет».

...За неимением гранаты и емкости с легковоспламеняющейся жидкостью я громко выругался. Нецензурные звуки вольно прогулялись по пустому помещению и затухли. Протяжный крик выбил воздух из нижнего отдела легких, и я уловил то, что обычно не чувствую: свой собственный стойкий многодневный перегар. Однако стало легче.

Тяжелое, ярко-багровое январское солнце вдруг осветило комнату особенным образом, и стало видно, что столы и экраны компьютеров покрыты тонким слоем пыли.

Последние несколько недель здесь никто не работал.

На стене висела огромная картина, высокохудожественно изображающая фасад двухэтажного капитального гаража. Еще полгода назад я всерьез собирался его построить. Напротив, в опрятной рамке, пребывал Юрин портрет. А у хорошего портрета, как у православной иконы, есть особенность: где бы ты ни находился – в стороне или непосредственно перед изображением – глаза смотрят прямо на тебя. Под тяжелым взглядом зрачков покойного друга я немного отрезвел, подобрался, сделал несколько шагов вперед и стал собирать манатки.