Великая Мечта

Ребенок, опустив плечи, заплакал. Я присел перед ним на корточки и большим пальцем вытер с маленькой упругой щеки слезу.

– Не горюй. Подумаешь, велосипед украли. С кем не бывает. Мы пойдем и купим тебе новый.

– Нет, – твердо ответил сын. – Если мы не богатые, мы не можем так сразу взять и купить другой велик.

– Я же сказал, мы хоть и не богатые, но и не бедные. Мы сегодня же пойдем и купим. Обещаю.

– Нет, папа. Подумай сам. Сейчас зима. Зачем мне велик – зимой? Давай лучше сходим вечером в кино. Мы так давно не ходили вместе в кино...

– Договорились.

– Только как я с тобой пойду? У тебя же синяк под глазом. Все будут на тебя пальцем показывать. Мне будет стыдно.

– Синяк к вечеру пройдет. Иди. Опоздаешь. Едва створки лифта сомкнулись, Юра сказал:

– Слушай, а твой сын – хороший человек.

По случаю раннего утра друг, как и я, был одет в халат. Тот самый – в широкую красно-белую полосу. Покрытый пятнами высохшей бурой крови.

– Спасибо, – грустно ответил я.

– Расстроился?

– Да.

– Из-за велосипеда?

– Может, и из-за велосипеда.

– С каких пор ты переживаешь из-за того, что у тебя что-то украли? Ты украл, у тебя украли – это жизнь, брат.

Философствующий покойник с накинутым на голову капюшоном и свисающими с плеча концами удавки был неприятен, и мне не удалось удержать рвущуюся наружу досаду.

– Жизнь? Ты, наверное, не все понял про мою жизнь. Деньги на этот велосипед я не украл. А заработал. Не украл, а заработал! Чувствуешь разницу?! Не украл, а заработал!!!

– «Заработал», – передразнил Юра. – Вагоны разгружал, что ли? В шахте киркой махал?

– Хуже! Я нервы свои убил! Мозги угробил!

– Скорее, пропил.

– Это тебя не касается.

– И, кстати, сегодня не пей. У тебя будет трудный день.

Кроме велосипеда, в коридоре покоился вместительный мешок со старыми детскими игрушками. Неловко задетый моим коленом, он повалился на пол, и прямо под ноги мне упал большой пластмассовый пистолет.

В гараже пришлось пережить минуту отчаяния – машина на обычном месте отсутствовала, но тут же я вспомнил, что сам перегнал ее вечером в укромный двор. По этому поводу Юра едко прошелся в том смысле, что алкогольная амнезия вещь страшная, но я не стал его слушать.

Возле моего движимого имущества, припорошенного выпавшим ночью снегом, прогуливался, глубоко сунув руки в карманы, щуплый, сутулый, дурно одетый человек. Его я бы принял за переодетого мента, если бы не особенная походка и известный набор специфических жестов и движений. Быстрые взгляды по сторонам и ловкое припрятывание сигаретного огня в ладони указывали на долгие годы, проведенные по тюрьмам и лагерям.

Сразу узнав его, я, с одной стороны, обрадовался – все же старый приятель, годами из одной посуды баланду жрали, – с другой стороны, слегка затосковал и даже разозлился: не к месту и не ко времени была нежданная встреча.

– Здорово, братан. Обнялись.

– Как ты меня нашел?

– Я ж не фуцан, – ответил братан. – Пацаны сказали, что ты живешь возле метро «Братиславская» и у тебя черная тачка. Три дня покрутился – и вот она! А вот – ты. Москва – большая деревня.

Давнишний приятель Слава Кпсс выглядел неважно. Его лицо с правой стороны как бы слегка провисло, с левой – как бы слегка окосело. Подглазья украшали дряблые мешочки коричнево-серой кожи. Лоб перечеркивали несколько неглубоких длинных морщин. Углы рта стремились вниз.

Весь последующий диалог можно было предугадать с точностью до фразы.

Мои отношения с друзьями по тюрьме, бывшими сокамерниками – особенные, специальные отношения, не похожие ни на какие другие. Не совсем правильные отношения. Но я сам во всем виноват. Я попал в тюрьму, будучи не нищим. Это меня спасло. Русская пенитенциарная система – в целом довольно понятное место; имея здесь ежемесячно сотню американских долларов, можно нормально устроиться. По крайней мере, не сдохнуть от голода, туберкулеза и менингита. Однако, обжившись и обосновавшись, я совершил тяжелейшую ошибку: раздал авансы. Никому ничего не обещал – но зачем-то повел себя так, что обещания как бы подразумевались.

Едва не еженедельно я выписывал с воли учебники для тренировки памяти, внимания и развития интуиции, теоретические курсы биржевой игры, богословские монографии, узкоспециальные работы по теории вероятности, книги Лосева и Ильина; под моей, провонявшей кислым камерным потом, подушкой покоился фундаментальный труд Ле Бона «Психология толп». Я изображал маргинала-интеллектуала. Возможно, тогда, в тысяча девятьсот девяносто восьмом году, я им и являлся. И так снискал уважение сокамерников. Все они желали добыть мой домашний или любой другой телефонный номер, чтобы впоследствии разыскать меня на воле и что-то заработать с моим участием.