Я купил в магазине четверть огромной белой ковриги за восемь копеек, наелся и лег отдыхать позади магазина. Да там и переспал ночь.
С рассветом по холодку шагать необыкновенно приятно. Хождение за три моря. Но мы еще дойдем до Ганга! К восьми я вышел на большую самаркандскую дорогу и стал ловить попутки.
В среднем встает одна машина из двадцати. Но был не мой день. Машины шли редко. И ни одной до Самарканда. Они подбрасывали меня по прямой кто двадцать километров, кто шесть, и сворачивали на свои проселки.
Высадки с пятой я запомнил разбито ползущую шаланду. Она осела, перегруженная рядами автомобильных двигателей в кузове. Потом мы ее обогнали, ее все обгоняли, потом меня опять ссадили, и она проползла мимо. Она перемещалась в пространстве, как борющийся с параличом Бармалей. Я перестал ей голосовать.
После десятой встречи она сбросила звук на нейтралке, прокатилась и встала. Шофер высунулся в правую дверцу и сделал жест:
— А ну, хлопец! Поди сюды! Ну иди, иди!
Я подошел. Он велел:
— А ну, сидай!
Я влез. Дверца захлопнулась с металлоломовским лязгом. Шофер воткнул скорость. Машина застонала, заныла, заскрежетала, и с воем умирающей авиабомбы стала медленно разгоняться до сорока километров.
За рулем сидел двенадцатишашлычный запорожец. Литой бритый кубик под пятьдесят. Он сосредоточенно смотрел вперед и сопел. Покосился и спросил:
— Много вас здесь сегодня?
— Кого — нас?
— Ну, як ты.
— Каких как я?..
— Ну шо ты придуряешься!.. — Он охарактеризовал мою бородку, серую застиранную куртку с серебряными пуговицами и рюкзачок.
Все мои силы уходили на борьбу со сладкой ухмылкой. Его встревожила галлюцинация.
— Вчера с хлопцами выпили, так седня голова болыть, — жаловался он. — Горилка дурная. А вы еще здесь кажные десять километров стоите. Ось уси як ты! Як суслики — встали и стоят. Человек наверно пятнадцать. Что ни полчаса — то стоит! Да шо у вас тут задумано?
— Комсомольская эстафета, — сказал я.
— Яка така эстафета?
— В Самарканд.
— Для чого?
— По местам исторической славы.
— А-а… Так а чого усих в один автобус не посадили, да и повезли?
— Я же говорю — эстафета!
— А-а… ну да.
Он думал.
— Еще вас много впереди?
— Нет, я самый передний был.
— Ну слава богу. А то я вже боятыся стал. Шо, думаю, за дило! Еду — стоит, и опять стоит, и опять! Выпил, може, много, так и немного. Може, с головой…
Машина задыхалась на затяжном двадцатикилометровом подъеме. Дорога перевалила прорубленные в ущелье «Ворота Тамерлана». Углубленный в похмелье шофер подвигал носом:
— Ты не чуешь? Как масло горит… или резина?
Он встал у арыка в вечерней тени, и вонючее пламя поднялось над задними колесами. Масло высохло, рессоры сплющились, раскаленные докрасна диски зажгли баллоны. Оглушительно лопнула первая покрышка.
— Бисов сын, одно горе от тебя! — вопил запорожец, швырнул мне второе ведро, мы плескали воду из арыка, уже встали в помощь двое с огнетушителями. Пламя сбили.
Закурили, осмотрели вчетвером, пришли к выводу, что сменить только одну камеру, а на базе в Самарканде скаты есть, доехать можно.
— Я тебя больше не повезу, — отрекся запорожец. И обратился к «колхидчику» с огнетушителем: — Подвези его до Самарканда. У них тут эстафета. — И пробурчал в сторону: — Нехай теперь ты с ним помучишься.
Анекдот
Когда Самарканд был столицей великой империи, там таки было на что посмотреть. Пятьсот лет сильно меняют внешность. И Шер Дор, и Биби Ханум, и Гур Эмир блистали лазурной вязью и громоздились, как форпосты Истории, сквозь которые дышит мощная энергетика прошлого. Так ветер из ноздрей дракона сдувает все вокруг. А вокруг была всякая фигня. Пыль азиатской провинции.
Во время Войны Самарканд наряду с Ташкентом был центром эвакуации. Сюда перевезли институты, заводы и военные училища. Кварталы лопались от беженцев. Некоторые из них, кому некуда оказалось ехать после войны, прижились здесь. Пестрый городишко шумел интернационально.
Это мне рассказали в пивной у базара. Маленькая кружка пива стоила одиннадцать копеек. За двумя длинными столами под навесом гвалт стоял адский. Быстро жиреющие узбеки в тюбетейках, сухие каракалпаки в черных тельпеках, татуированные старые волки с зон и мелкая русская блатота беседовали за жизнь и решали вопросы.