Мишахерезада

— Нет, — говорю я. — В неделе пять рабочих дней, это получается двадцать два таких обеда… сто семьдесят восемь рублей. И остается еще шестьдесят два рубля на двоих… это до фига.

— А в выходные я что, обедать не должен?! — злобно раскаляется Серега.

— Но хватает ведь и на выходные.

— А если я еще хочу… купить носки, например?!

— Ну… надо выбирать — или обедать, или носки.

И вот эта дилемма просто привела его к нервному срыву.

— А если я хочу и обедать, и ходить в носках?! — завопил он трагически, как прокурор при землетрясении.

Никулин с дамами обернулись и посмотрели на нас одобрительно.

— Михайло! — калился и шипел Серега. — Смотри. Мы с тобой журналисты. Не хрен собачий. Мы кончили университет. Мы пишем в ленинградской газете. Нас печатают, нас читают люди. Мы работаем, твою мать!! И мы что же, не можем позволить себе каждый день обедать?!

— А ты завтракать не пробовал?

— Пробовал! Я завтракаю! Я завтракаю, блядь, чашкой кофе и круассаном в кафе под домом. Тридцать пять копеек. Это десять рублей в месяц. А где я их возьму, если я обедаю?!

— А ты в метро платишь?

— Плачу! Это еще… три рубля в месяц! А еще я курю! И между прочим тридцать пять копеек пачка «Опала» — еще десять рублей в месяц!

— Серега. Вот ты купил джинсы…

— Штаны! А если я хочу купить штаны!!! Я что, не могу купить себе штаны???!!!

— Есть дешевые штаны.

— Сука, на что мне жить?!!! — завопил Серега подошедшему официанту. — Я не хочу носить дешевые штаны!! Пусть они сами носят свои дешевые штаны!! Почему я обязан носить дешевые штаны? А кто будет носить нормальные штаны?!

Официант смешался и покраснел.

— Чего стоишь?! Бутылку «Столичной» и два салата!

— Какие салатики?

— Столичные! Что непонятно?

Мы вмазали по фужеру, проводили взглядом Никулина, подозвали шахтера и дали ему два автографа на меню от знаменитых журналистов. Он зарабатывал втрое больше нас вдвоем.

— Так что мне теперь — в шахту? — спросил Серега. — Я для этого учился? А если я хочу работать журналистом, есть три раза в день и носить штаны с носками?

— Тогда вали отсюда, — посоветовал я.

Он засуровел, задумался, проклял Запад и сказал о своем суворовском училище и каперанге отце.

Через полгода Серега женился на Кристине, стажерке из Сорбонны, и уехал с ней в Париж. Французский у него был классный.

Наедине с фрезой

В каждой советской республике цвел свой русский язык. А Ленинград оставался эталоном.

Полет мысли в «Молодежи Эстонии» был, но на высоте крокодила: нызэ?нько. После «Скороходовского рабочего» таллинский Дом Печати поражал роскошью и бездельем. Журналисты сидели по двое в просторных кабинетах с отдельными телефонами, пили кофе в затемненном баре с музыкой и неделями ждали выхода своего материала на полосу. Этот материал преимущественно писался дома от руки и сдавался машинистке в машбюро. Линкольн Стеффенс работал не здесь.

Меня приняли хорошо, потому что у меня был знак качества: вчерашняя ленинградская прописка. С этим знаком качества меня призвал в третейский суд ответсекр, старый партийный эстонец.

— У тебя свежий русский язык, — польстил он. — Скажи — это хороший заголовок? — и повернул гранки ко мне. Там значилось:

«Наедине с фрезой».

Автор шедевра извивался от волнения. Он источал нетленку о знатном фрезеровщике.

Я зауважал ледяной эстонский юмор. У них в лице ничто не дрогнуло. Эту подначку мы в «Скороходе» развивали.

— Заголовок хороший, — подтвердил я. — Хотя лучше, возможно, «Надвое фрезой». Или «На троих с фрезой». Или «Одной фрезой двоих». Или «Один на один с фрезой». Или «С фрезой на одного».

Они смотрели выжидательно и серьезно.

— М-м, да нет, — отверг ответсекр. — Мне так не очень нравится.

— «Заодно с фрезой», — предлагал я. — «Фре?зать раз». «Фрезание единства». — И спохватился, что он может заподозрить пародию на эстонский акцент и обидеться.

— «С фрезой на поединок». «Не фрезой единой». «Наезд на фрезу».

— Хм. Нет… Это странно.

— Можно с более личным оттенком.

— Вот! Именно!

— «Фрезался по уши». «Один в поле не фрезун».

— А разве так говорят по-русски?

— «Плановый фрезец».

— Это интересно. А так говорят?..