Двери Между Мирами

Все прочее являлось источником предельного, беспросветного ужаса… и полного просветления.

Расставшийся со своей бренной оболочкой дух Роланда, его ка, остался прежним – острым, проницательным и чуждым каким бы то ни было недугам, однако внезапность, с какой развеялось неведение, подействовала на него, точно предательский удар в висок.

Знание пришло к Роланду не тогда, когда он выступил вперед, а в тот миг, когда, убедившись, что мальчик в безопасности, он прокрался обратно. Роланд познал связь между человеком, в чьем сознании находился, и Одеттой – слишком фантастичную и все же, к его ужасу, слишком подходящую, чтобы быть совпадением. Он понял, чем в действительности может оказаться извлечение троих и кем – сами трое.

Этот человек, Толкач, не был третьим; третьей Уолтер назвал Смерть.

Смерть… но не твоя. Вот что сказал Уолтер, который даже в последние минуты был умен, как Сатана. Ответ законника… он был столь близок к истине, что истина могла прятаться в его тени. Смерть поджидала его не для того, чтобы унести в мир теней – для того, чтобы воплотиться в нем.

Невольник, Владычица.

Третьей была Смерть.

Роланд вдруг исполнился уверенности, что третий – он сам.

Роланд ринулся вперед – снаряд, безмозглая ракета, запрограммированная лишь на одно: засечь человека в черном и в тот же миг метнуть в него занятую ею телесную оболочку.

Мысли о том, что может случиться, если он воспрепятствует человеку в черном убить Джейка – о возможном парадоксе, о свище во времени и измерениях, который способен зачеркнуть, вымарать из жизни все происшедшее после того, как он прибыл на постоялый двор – пришли только потом… Ведь, несомненно, если бы Роланд спас Джейка в этом мире, никакого Джейка там он бы не встретил, а весь последующий ход событий претерпел бы изменения.

Какие? Невозможно даже строить догадки. В частности, странствию стрелка мог бы прийти конец, однако эта мысль никогда не приходила ему в голову. И уж конечно такие запоздалые рассуждения были спорны; заметь Роланд человека в черном – и никакие последствия, никакой парадокс, никакой предначертанный судьбой ход событий не смогли бы помешать ему, пригнув голову занятого им тела, попросту протаранить грудь Уолтера. Роланд был бы так же бессилен поступить иначе, как револьвер не властен отказать пальцу, который жмет на курок, отправляя пулю в полет.

Если при этом все шло к черту – черт с ним.

Роланд быстро прощупал взглядом скопление прохожих на углу, заглянув в лицо каждому (женщин он рассматривал не менее подробно и внимательно, чем мужчин, убеждаясь, что среди них нету той, которая лишь притворяется женщиной).

Уолтера там не оказалось

Стрелок постепенно расслабился – так в последнюю секунду может расслабиться палец, лежащий на спусковом крючке. Нет; Уолтера нигде поблизости от мальчика не было, и стрелок ощутил неизвестно откуда взявшуюся уверенность, что это – не то когда. Не совсем то. То когда было близко (до него оставалось две недели, неделя, даже, может быть, всего один-единственный день), но еще не наступило.

Поэтому Роланд повернул обратно.

По дороге он увидел…

…и от потрясения свалился без чувств: когда-то – давно – этот человек, в чье сознание открывалась третья дверь, сидел у самого окна убогой, покинутой жильцами комнатенки в здании, полном пустующих нежилых комнат – то есть, если не считать частенько ночевавших там пьянчужек и помешанных. Алкашню выдавал бьющий в нос отвратительный запах пота и нездоровый – мочи. Сумасшедших – вонь безумных, спутанных, мутных мыслей. Всю обстановку комнаты составляли два стула. Джек Морт использовал оба: один, чтобы сидеть на нем, второй – в качестве подпорки, чтобы не открывалась дверь, выходящая в коридор. Он не думал, что ему вдруг помешают, но лучше было не рисковать. Морт сидел достаточно близко к окну, чтобы выглядывать на улицу, но достаточно далеко от косой границы тени, чтобы не опасаться случайных зрителей.

В руке у него был крошащийся красный кирпич.

Его Морт выковырял из наружной стены, из-под самого окна, где таких неплотно сидящих кирпичей было предостаточно. Кирпич был старый, выветрившийся по углам, но тяжелый. К нему, как ракушки к днищу корабля, пристали куски допотопной штукатурки.

Джек собирался сбросить этот кирпич кому-нибудь на голову.

Кому – не имело значения. Когда речь шла об убийстве, Джек Морт становился работодателем, предоставляющим равные шансы всем, независимо от пола, цвета кожи или вероисповедания.