Двери Между Мирами

Джорджу Бьонди тоже кое-что не нравилось. И он очень сильно подозревал, что и Эдди Дийн не будет от этого в восторге.

Джордж был почти уверен, что в какой-то момент после того, как Чими вошел в бухгалтерию и погасил свет, Генри умер. Умер тихо, без шума, без суеты, без шухера. Просто отлетел, как семечко одуванчика, унесенное легким ветерком. Джордж подумал, что, может, это случилось как раз, когда Клаудио ушел в кухню отмывать испачканную дерьмом руку.

– Генри? – прошептал Джордж, придвинув губы так близко к уху Генри, что получилось, как когда сидишь с девочкой в кино и целуешь ее в ухо, и это выходило совсем, на фиг, неприлично, особенно, как подумаешь, что чувак-то, наверно, помер – вроде бы от наркофобии или как там ее, эту хуевину – но он же должен выяснить, а стенка между этой комнатой и кабинетом Балазара тонкая.

– Что случилось, Джордж? – спросил Трюкач Постино.

– Заткнитесь, – сказал Чими тихим и басовитым, как звук мотора грузовика, голосом.

Они заткнулись.

Джордж сунул руку под рубашку Генри. Ох, ему становилось все хуже и хуже. Ему не переставало представляться, что он сидит с девчонкой в кино. Вот теперь он ее щупает, только это не она, а он, это уж не просто наркофобия, а голубая наркофобия, еби ее мать, и тощая торчковая грудь Генри не поднималась и не опускалась, в ней ничего не делало «тук-тук-тук». Для Генри Дийна все было кончено, для Генри Дийна бейсбольный матч завершился на седьмой подаче. Ни хрена не тикало, кроме его часов.

Джордж придвинулся к Чими Дретто, ощутив окружавший его густой запах Исторической Родины – запах оливкового масла и чеснока – и прошептал:

– По-моему, у нас тут проблема.

Джек вышел из туалета.

– Нету там никакой наркоты, – сказал он, разглядывая Эдди своими невыразительными глазами. – А если ты подумывал насчет окна, так ты про это забудь. Там стальная сетка, проволока десятый номер.

– Насчет окна я не думал, а товар там, – спокойно ответил Эдди. – Ты просто не знаешь, где искать.

– Я извиняюсь, мистер Балазар, – сказал Андолини, – но с меня его нахальства уж вроде бы хватит.

Балазар внимательно смотрел на Эдди; Андолини он словно и не слышал. Он очень глубоко задумался.

Задумался о фокусниках, которые вытаскивают из шляп кроликов.

Вот ты вызываешь кого-нибудь из публики проверить и подтвердить, что шляпа пустая. А что еще никогда не меняется? Конечно же – то, что никто, кроме фокусника, в шляпу не заглядывает. А что сказал этот мальчишка? «Сейчас я войду в ваш туалет. Войду один».

Обычно ему совершенно не хотелось знать, как делается тот или иной фокус; когда знаешь, все удовольствие пропадает.

Обычно.

Но сейчас он дождаться не мог, когда, наконец, сможет узнать, как делается этот фокус.

– Прекрасно, – сказал он Эдди. – Если он там, иди сходи за ним. Вот так, как есть. С голой жопой.

– Ладно, – сказал Эдди и направился к двери туалета.

– Но не один, – добавил Балазар. Эдди сразу же остановился, тело его напряглось, точно Балазар всадил в него невидимый гарпун, и при виде этого на сердце у Балазара потеплело. В первый раз что-то вышло не по мальчишкиному плану. – С тобой пойдет Джек.

– Нет, – сразу же ответил Эдди. – Я так не…

– Эдди, – мягко проговорил Балазар. – Мне не говорят «нет». Это единственное, чего мне не говорили никогда.

Ничего, – сказал стрелок. – Пусть идет.

Но… но…

Эдди едва сдерживался, чтобы не сорваться, не начать требовать, просить, скандалить. Дело было не только в этом неожиданном крученом мяче, который подал ему Балазар; дело было в тревоге за Генри, которая непрерывно грызла его, и в потребности вмазаться, постепенно бравшей верх над всем остальным.

Пусть идет. Все будет в порядке. Слушай:

И Эдди стал слушать.

Балазар смотрел, как стоит Эдди – стройный голый парень, еще почти без свойственной наркоманам сутулости, голова чуть наклонена на бок – и уверенности в себе у него поубавилось. Казалось, мальчишка слушает какой-то голос, слышный только ему одному.

О том же подумал и Андолини, только по-другому: «Что это? Он похож на собачонку со старых патефонных пластинок!» [эмблема фирмы грамзаписи, на которой изображен пес, сидящий у граммофона]

Коль тогда хотел сказать ему что-то насчет глаз Эдди. Вдруг Андолини пожалел, что не стал слушать.

«Поздно теперь жалеть», – подумал он.

Если Эдди и слушал голоса у себя в голове, то сейчас либо они перестали говорить, либо он перестал обращать внимание.